Достоевского в России принято любить. Равно как Пушкина и чуть менее – Лермонтова. В частных разговорах выясняется – любят, но ни разу не читали. Точнее – проходили в школе. «Там еще дядька был с топором…»
У Достоевского всего лишь четыре вещи, достойные внимания.
Идиот
Преступление и наказание
Дневник писателя.
Записки из подполья.
Убеждена, что Достоевский в школьной программе – преступление (без наказания, естественно). Преступление, совершаемое по отношению к автору. Дети не могут понять и тысячной доли того, что хотел сказать писатель. В силу отсутствия жизненного опыта и тех рефлексий, которые отличают любого разумного человека от двуногого примата.
Достоевский – писатель сорокалетних. Он сложен и прост одновременно. Его можно, нужно и важно читать, когда в твоей жизни наступает кризис среднего возраста. Кризис наступает не в тридцать. Кризис наступает в сорок лет и позже. Вроде прожита, как минимум, половина жизни, что-то сделано, что-то – нет, на душе промозгло, маетно и слякотно как в питерском ноябре. Кажется, есть еще время что-то успеть, что-то изменить, но вот незадача — никак не понять – что менять. И главное – как менять?
Вот тут-то и возникает тот самый вопрос, мучивший ФМ на протяжении всей жизни. Нынешние психологи назвали бы его проблемой самоидентификации. Достоевский поступил проще: «Тварь я дрожащая или право имею?». Обыкновенный я человек или необыкновенный. Если я необыкновенный, что именно мне разрешено. Украсть? Убить? Сподличать? Стоп-стоп-стоп, не так топорно. Убить, украсть, сподличать, преступить во имя некой благой идеи. Но как ни крути идея все равно одна – я особенный, мне все позволено.
В школе мы записывали под диктовку, что Раскольников раскаялся, через Соню обрел любовь и прощение и, собственно, искупил свой грех, поскольку старуху все равно не жаль. Про Лизавету к финалу уже забываешь. Сейчас я думаю, что это авторская обманка. Раскольников – альтер эго писателя. Это не Родя убил старуху, это Федор Михалыч литературно сходил на дело и… не раскаялся. В глубине души не раскаялся, хоть наяву и избежал соблазна проверить, особенный он или нет.
Герои Достоевского молоды физически, но стары душой. Парадокс, что самый старший из них, Свидригайлов, моложе, честнее и правдивее, чем тот же Порфирий Петрович. Сны Свидригайлова перед убийством – триллер чистой воды. Для меня до сих пор непонятно, как с помощью нескольких абзацев можно создать ощущение ужаса перед дальнейшей жизнью и освобождение, почти что счастье – в смерти. Объяснение же Свидригайлова с Дуней, пожалуй, самое пронзительное любовное объяснение во всех русской литературе.
Достоевский в своих текстах подчеркнуто рассудителен и педантичен, в то время, как его подопечные намеренно экзальтированны и болезненно, психически экспрессивны. Достоевский современен.
Хочешь понять, что ждет в этой стране, надо читать Достоевского. Только под стакан. Потому что все равно выпить захочется. Иначе больно и невыносимо. От того, что все мы право-то, конечно, имеем, но… твари дрожащие.
