…Пожалуй, я рада, что включила в список Chateau Margaux. Оно к месту. И к очередной истории.
Аромат давленой черной смородины. Густой, плотный. Кофе и ваниль в петербургской коммунальной квартире. Сигарета. Бой часов. Вино умерло совсем недавно, и девяти дней не прошло.
Алевтина держит бокал на расстоянии: цвет еще насыщенный, темно-рубиновый, как перстень на ее левой руке.
– Мы ждем вашей истории, Изольда, – говорит Казус. – О чем она?
– Об убийстве, которое так и не было раскрыто.
Если вы когда-нибудь бывали в коммунальных квартирах Ленинграда, то, помните длинные темные коридоры, большие кухни с окнами в дворы-колодцы, двери на замке, вечно занятый туалет, график уборки.
В такой квартире жила старуха. Маленькая комната чулком, в которую едва поместились кровать, стол и телевизор. На кухне – стол и пустой холодильник. Поначалу соседи заглядывали туда, но кроме кусочка сливочного масла, пяти яиц и пакета молока поживиться было нечем.
Старуха тоже была маленькой и незаметной. Как ее звали? Никто не помнил. Откуда она? Никто не знал. Иногда она днями, а то и неделями не появлялась из своей комнаты, и соседи совсем забывали о ее существовании. Разве что только мытые полы по графику уборки да свежий пакет молока в холодильнике свидетельствовали, что жива.
Старуха выходила на кухню по ночам. Садилась за свой маленький столик и курила, глядя в окно напротив, где жил ее бывший муж.
Некуда спешить. Время всюду поспевает.
Она вернулась в Ленинград в 1953-м. Без особых иллюзий и надежд. Иллюзии, надежды, красота, молодость остались в прошлом. Радуйся, что жива. Радоваться разучилась. В старом вонючем пальто, в размокших сапогах, с узлом, позвонила в свою квартиру. Открыл муж. Узнал. Вытолкал на лестницу.
– С ума спятила! Вдруг увидят! Впрочем, подожди.
Закрыл дверь на цепочку. Шаги вглубь. Жадно прислушивалась. Голос сына. Женский голос.
Вернулся и сунул в руку скомканные бумажки.
– На первое время хватит. Больше не приходи. Заявлю, куда следует. Ты меня знаешь. Ничего личного. Все по справедливости.
Три рубля. Только потом узнала, что тогда он тоже на нее заявил. Он это был, он. Развелся сразу, как взяли. Что уж тут ворошить?
Время всюду поспевает.
Устроилась дворником – удалось получить комнату, окна в окна. Усохла, стопталась, привыкла быть незаметной. Иногда она проходила мимо, он даже не вздрагивал.
Год за годом наблюдала. Муж старел. Сын взрослел. Женился. Появились внуки. Мужнина жена обрюзгла, потяжелела. Но на пальце по-прежнему был рубин. Ее рубин. Подарок на восемнадцать лет от папы-академика. Она многое забыла, но тяжесть камня в золотой оправе помнила хорошо. Как сняла его в тот вечер перед тем, как идти в ванную. Как в дверь позвонили, муж открыл, и все закончилось.
А потом они завели собаку. Стали гулять по вечерам. Полчаса влево от детской площадки, полчаса вправо от детской площадки.
Конечно, можно было приурочить к дате, и это было бы красиво, но она решила так, как решила.
В тот вечер она ждала под дождем. Они вышли, спустили собачонку с поводка, и присели на скамейку.
– Холодно сегодня, – сказал муж.
– Осень, – ответила жена.
Старуха подошла сзади. Ее движения были точны и красивы. Подбежал пес, заскулил … затих.
Без свидетелей. Старуха сняла с пальца кольцо и вытерла нож о чужое пальто.
Ничего личного.
Все по справедливости.
