Отрывок из романа «Сюда не заплывает Ламантин»
…Работа, работа, работа.
Взорвались африканские барабаны.
Руки на клавиатуру. Маникюр на черных клавишах. Восстановить дыхание помогают мелкие детали. Я много сегодня выпила? Наверное. И еще выпью. И еще. Чуть попозже. Не думай о плохом, девочка. Смотри на маникюр. Изучай его, сконцентрируйся. Дыши. Дыши, черт бы тебя подрал, глупая старуха, дыши.
Мантра: я готова к смерти, я готова, я не боюсь.
Ом падме хум.
Боюсь. Господи, как я боюсь, что не увижу весны и не почувствую лета. Не боли боюсь, и не того, кто это сделает, боюсь, что все раз! – и закончится. И ничего не будет, ничего не изменится.
– Если к тебе придет смерть, ты с ней договоришься, – сразу же после замужества Гелла взяла равный тон со мной, и мне это понравилось, нравится и сейчас. – Ты знаешь, как выглядит Смерть? Я думаю, что он мужчина, с накачанными мышцами и костяным членом. И если придется умереть, я сначала с ним хорошенько потрахаюсь.
Смерть.
Я тоже раньше думала, что Смерть – это он. С мужчиной проще и легче решать деловые вопросы: срок ухода, обстоятельства, место на кладбище и все, что будет потом. Но время идет, и чем старше становишься, тем чаще я думаю, что смерть – это ты. Посмотри в зеркало и увидишь того, кто придет в тот самый последний миг. Твой двойник. Он так похож на тебя, что можно и перепутать. Может, так, наверное, и бывает… Смерть приходит и остается, а человек исчезает. И мы живем и не знаем, что среди нас смерть, смерть, смерть.
У моей смерти ногти цвета гарначчи. На правом безымянном маленький бриллиантик. Имитация, конечно, но мне всегда нравилось, что остальные обсуждают причуды и расточительство – бриллианты старухе некуда девать.
Кожа бледная и старая. Тонкая. Капнут чернила, сразу расплывутся, не поймешь и не прочитаешь, что написал, что оставлено. Посильнее нажмешь – синяк. Когда-то (не так уж и давно) все руки были в синяках. Ники после извинялся, клялся, что такого больше не повториться, но затем все начиналась сначала. В эпоху Ники я носила широкие браслеты и много смеялась. Это были веселые синяки. От любви и ревности.
Пальцы привычно ввели пароль, на экране – стикеры. Списки дел. Срочное и важное, неважное, но срочное.
То, что я люблю больше всего – реклама.
Конечно, она всегда существовала. И до революции, и после семнадцатого года, и в советские времена. Но о той, настоящей рекламе, с ее западным налетом, прононсом и долгой эволюцией, в России узнали только в начале девяностых. Это уже потом были скачки в прошлое: дореволюционные объявления, прекрасные и вдохновляющие, советский китч, однообразный и неестественный, плакаты, объявления. Тогда же, в девяностых, в телевизоре появились несуразные ролики, в газетах – многословные объявления.
Оказалось, есть рынок. Есть товар. Есть услуги. Есть продавцы. И есть Огилви. Сначала в бледной копии из чужих рук, потом в тощей книжице на плохой бумаге.
Люди учились заводить контакты и друзей по Карнеги, а предлагать и продавать по Огилви. И то, и другое шло мучительно и неумело. Предлагать было тяжелее, чем продавать. Особенно себя. Жизнь сыпалась из большой прорехи. Не успеешь залатать, все разом и кончится. Возможности, перспективы, деньги. Ни связей, ни денег, ни уверенности в завтрашнем дне. И даже выпить нечего, кроме паленой водки и гуманитарного амаретто.
В начале девяностых Ламантин подписал свой первый договор. Зачем переводной Огилви – я была Огилви в юбке. И даже круче, намного круче, чем этот заморский дядька с его советами про рыбу и клубнику.
Формула AIDA, целевая аудитория, вечные стереотипы, заголовки, продающие тексты, триггеры – я все это знала. Откуда? Психология. Знание человеческой натуры. Искусствоведческое образование. Челночный бизнес. Если жизнь завязана на людях, и люди тебе интересны, учебник по рекламе – не нужен. Нужно понимать тренды, чувствовать чужие потребности и продавать, продавать. Без всяких рефлексий.
– Ты не боишься отказов, – сказала Катерина после первой недели в офисе. – Если дверь закрывается, ты тут же идешь в другую, по соседству. А потом еще в одну, и еще. И тебе плевать на отказы. Словно они к тебе не имеют отношения.
– Так они и не имеют ко мне отношения. Я предлагаю услугу, клиент либо ее покупает, либо отказывается. Только и всего. Зачем сложности?
– Я так не могу. Я все время думаю, что дело во мне. Если мне отказали, это я виновата.
Мир рекламы для Катерины оказался сложным. Все вокруг она воспринимала как личное. Отношения и рабочие процессы в Ламантине пропускала через себя. Как пропускала отношения и процессы вне Ламантина. Клиент не перевел деньги – виновата Катерина. Клиент отказался от рекламы – виновата Катерина. Коллега выразил неудовольствие – снова виновата она. Дочь накричала – та же схема. Муж умер – даже не спрашивайте, кто виноват. Катерина мучилась, переживала, ходила к психологам, и, в конце концов, все привыкли, что во всем виновата она. Даже в погоде или в войне. Больше всех Катерину винила Алла. Она не позвала мать на свою свадьбу. Меня – да, ее нет.
Со мной иначе.
Это бизнес, детка. Ничего личного.
Это жизнь, детка, ничего личного.
Бог – это совесть. Поэтому живи по совести и делай то, что хочешь. Но мало, кто понимает эту фразу правильно. В ней главное – жить по совести. Не в ущерб себе и другим. В гармонии, в удовольствии. Осознанно и без личного. Без ожиданий, обид и претензий. Личное – я вам должен, поэтому и вы мне должны. Личное – вы мне должны, поэтому и я вам должен. Бартер человеческих отношений. Проблема Катерины в том, что и по сей день она всем должна. Но никто не спешит возвращать ей долги.
Люди привносят много личного и в бизнес, и в повседневное существование. Люди хотят, чтобы их любили, ценили, уважали. Чтобы жизнь шла легко и просто, и чтобы другие вели себя так, как хочешь ты. Чтобы все было по твоим правилам. Но вот парадокс: стоит только допустить личное, как жизнь и бизнес ломаются. Стоит только не принять чей-то отказ, и все летит в тартарары.
Ламантин был первым на рынке, а фора в бизнесе что-то да значит. Остальные бежали по следу. Имитаторы. Первый никогда и никому не подражает – он просто рискует. Рискует и придумывает, тестирует, исправляет, дает рынку то, что рынок хочет в данный момент. Для первого важны скорость и отсутствие сомнений. Правильно я делаю? Не имеет значения. Хорошо ли я делаю? Время покажет. Делаем. Делаем. Делаем. Сначала делаем, потом разбираемся.
Три стикера отправились в корзину.
– Лучшие левкои для моей королевы! – Никита по привычке впал в кабинет без стука. Он всегда именно впадал: дверь открылась, и Ники на коленях. С цветами.
Маленькая слабость Клементины, о которой знает только он. Зимой левкои достать невозможно, значит, прибыли самолетом. Лиловые. Белые. Розовые. Много. Не поскупился.
– Спасибо, любимый.
Хоть и развелись, все равно любимый. Никиту невозможно не любить. В нем слишком много игры и слишком много благодушия, чтобы на него сердиться. Даже когда он совершает ужасные и противоестественные поступки. Например, приглашает бывшую жену на свою свадьбу.
Ники почтительно коснулся моего сапфира. Мы давно играли в эту игру. Мама Римская. Так, кажется? Когда мы были вместе, он постоянно придумывал новые прозвища и ритуалы. Вместе нам было легко и весело. Или мне казалось, что легко и весело.
– Плохо выглядишь, любимый. Пьешь?
– Пью, – в доказательство шампанское из моего бокала. – Твое здоровье, королева! Если не пить, помру. От стресса. Других способов его снять у меня нет.
– Уж так и нет? – немного иронии не повредит.
– На Аллу намекаешь?
– Хотя бы. Секс, говорят, снимает стресс лучше, чем алкоголь.
Скривился.
– Кто-то умный сказал, что мы слишком много значения придаем таким делам, как секс или любовь.
– Уж не Моем ли?
– Не дави интеллектом, может, и он. Не про то ведь речь. Однажды просыпаешься и понимаешь: секс – это прошлое. Можно, но не хочется. Драйва нет. Двигаться надо. А хочется лежать на диване и смотреть телевизор.
– Ники…
– Да ладно тебя, Тина. Банальная история. Алла давно и безнадежно мне изменяет. Купила новое белье, сделала стрижку, стала блондинкой, – и далее, как на наших любимых порталах «Как узнать, что жена тебе неверна».
– Переживаешь?
– Брезгую. Если бы она что приличное нашла, но когда своего же подчиненного… Тем более, вот этого!
– Пошленько.
– Вот и я о том же. Отношения разрушают не измены, а пошлость. И зачем я только от тебя ушел?
– Ты решил, что я слишком стара для тебя.
– Нет. Это ты решила, что я тебе не нужен. Ты все решила за нас.
Он действительно выглядел плохо. Мой серебряный мальчик, которого я до сих пор почему-то любила. Ники прав: Аллу я сама ему придумала, подложила, подтолкнула. На тот момент развод казался лучшим вариантом. Зачем молодому мужчине старая жена, да еще в инвалидной коляске?
– Мама Римская, можно я вернусь? – он стоял передо мной, уронив безбашенную голову на гильотину моих коленей.
– Зачем? – старые руки погладили седые вихры.
– Устал без тебя.
– В качестве кого ты хочешь вернуться, мой хороший?
– Мужа. Любовника. Слуги. Друга. Кого захочешь.
– Давай поговорим об этом завтра.
Другой отрывок: https://mo-nast.ru/sjuda-ne-zaplyvaet-lamantin-tina/
Моя страница в ВК: https://vk.com/a.monast
