…он так и подумал, когда увидел ее в первый раз. Заполошная. Она сидела на скамейке возле пруда в нелепом вязаном пальто из собачьей шерсти. На голове розовый берет с помпоном. В руках белая роза и декоративная капуста. Брассика.
С этой будет просто.
Пара комплиментов.
Легкое прикосновение.
Вкрадчивый шепот.
Она послушно пойдет, куда скажет.
Тело, конечно, рыхловатое, сахарное, но по опыту он знал: именно такие и хороши. В любви и в последнем вздохе. Представил на миг, как ставит на голую спину босые ноги, как бьет пяткой по хребту, и заныло… Черт возьми, наконец-то! Заныло! Спасибо, что живой!
Заполошная тем временем положила розу на скамейку.
На растрепанные лепестки падал снег.
Лед витрин голубых…
— Ваш друг ничего не понимает в цветах, — немного гортанности, немного смирения. – Будь я на его месте, я бы подарил вам совсем другие цветы.
— И какие же? – взглянула прямо в глаза, без жеманности и смущения.
— Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы!
— Нехороший цвет, — поймала цитату, смутная улыбка. – Мимоза и в Питере отвратительна. В наших-то болотах… Десять минут, и все, мимоза чернеет. Что бы еще вы могли предложить?
Пришлось напрячь память:
— …Каждый раз, когда давалась новая пьеса, ее можно было встретить в театре с тремя вещами, с которыми она никогда не расставалась: с лорнетом, коробкой конфет и букетом камелий. Двадцать пять дней каждого месяца камелии были белые, остальные пять дней они были красные…
— Неплохо. Вы уготовили мне роль королевы и проститутки, но что посредине?
В горле пересохло, так она была хороша! Заполошная откусила кусочек декоративной капусты – брассики, брассики! – и теперь задумчиво ее жевала.
— Невкусно! – сказала она и выплюнула сине-зеленую жвачку. Он едва не бросился, чтобы поймать на лету, такой сладкой была эта эпоксидная слюна. – Так что между королевой и шлюхой? Какие цветы?
Сирень? Фиалки по средам? Вино из одуванчиков? Аленький цветочек? Цветик-семицветик? Хризантемы Мисимы? Ландыши бедной Лизы?
Он судорожно перебирал цветочные композиции. Ничто не подходило. Кроме белой розы и декоративной капусты. Сине-зеленой брассики, брассики, чтоб ее…
— Я сама их купила, — Заполошная расстегнула первую пуговицу вязаного пальто. Он уставился на пульсирующую ямку чуть ниже горла. Тык-тык-тык, пульсировало в ямке. – У меня нет поклонника, и никогда не было. Сама покупаю себе цветы. Хотите знать, почему?
Она постучала по скамье, призывая. Место, место, место. Знай свое место, милый.
— Почему? – он присел рядом и с жадной, угодливой готовностью заглянул Заполошной в ту самую пульсирующую ямку. Очень хотелось, чтобы она одобрила этот порыв.
— Каждый день я пробую цветы на вкус. Цветы как люди. Людей тоже нужно пробовать. Вот вы… — она взяла его руку и лизнула ладонь. – Вы – одиночка. Много соли и горечи, но есть и сладость. Она проступает, когда вы с женщиной.
Когда она в вашей власти.
Вы встречаете ее в парке.
Пара комплиментов, легкое прикосновение, вкрадчивый шепот, и она послушно пойдет, куда скажете.
Вы приводите ее в свой дом, где толстые стены и только одно окно. Оно за шторами. В вашем доме много книг и картин, это делает женщину слабой. Мужчина, который любит литературу и живопись, не может быть опасным. Он может быть лишь тем самым ответом на сокровенную женскую молитву. Приснился мне почти что ты… такая редкая удача…
Вы варите кофе. О, это целое действо.
Вода.
Размолотые зерна.
Перец.
Кардамон.
Корица.
И еще один, самый важный ингредиент. Пара листьев с того растения, что спрятано за шторой.
Вы просите ее пить кофе медленно. Очень медленно. Не торопись, говорите вы, у нас целая вечность и один день.
Смакуй.
И она смакует, эта ваша бесплодная смоковница. Что вы цитируете в этот момент? О, я знаю. Пастернака. Как там? Какая Мне радость в твоем столбняке? Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет. И встреча с тобой безотрадней гранита. О, как ты обидна и недаровита! Останься такой до скончания лет.
Она выпивает кофе и видит на дне чашки то, чего уже не избежать. Она видит свое настоящее. Настоящее всегда чуть лучше прошлого и чуть хуже будущего.
День любви.
Ночь унижения.
О, нет, вы даже ее не бьете. Зачем? Она и так сделает все, что вы захотите. Но обладание телом совсем не то, что вам нужно. Вы желаете иного. И в тот момент, когда она распластанная, голая, наполненная вашим семенем, лежит перед вами, вы бьете ее пяткой по хребту. Вот сюда. В эту самую точку. Именно в этой точке скрыто то, ради чего она родилась. Ее суть. Ее предназначение. Ее судьба.
Одним ударом вы ломаете судьбу и выставляете ее прочь.
Она не умирает.
Она живет дальше, если, конечно, это можно назвать жизнью. А в вашем доме становится одной книгой или картиной больше. Вы же коллекционер, мой друг. «Всего три слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадежно. Будто он сказал: «Я болен раком». Вот и вся его сказка».
Но что будет в нашей сказке? Чем она закончится?
Заполошная с грустью смотрит на белую розу. Лепестки мокрые и жалкие. Мокрый и жалкий он сам.
— Ты не уникален, милый. Таких много. Горьких. Соленых. Сладких. Пресных. Масляных. И будь у меня другая судьба, я бы сделала тебя специей. Ты был бы сумахом или тандури, или черной ягодой можжевельника в стеклянной банке. Розовым перцем, зернышком зиры, петелькой сушеного укропа, проволочкой мяты. Но я не умею делать специи, прости. Мне не дано. Я умею делать собак. Ты будешь… африканской немой. Бассенджи. Это хорошая порода. Древняя как сама жизнь. Она как кошка. Ты будешь бассенджи, мой хороший. Ты побежишь навстречу жизни, и ты умрешь. Ты же хочешь этого?
Он хочет. Господи боже, он так этого хочет, как не хотел ничего в своей пустой жизни.
Длинные лапы. Короткий хвост. Умная морда. Гортанное ворчание. Все, лишь бы она была довольна.
Лизнул сапоги, втянул носом запах, такой родной и такой чужой одновременно. Рванул в сторону леса. Вместе с ним стая. Его, ее стая. Колли. Овчарки. Хаски. Ретриверы. Гончие.
У самой кромки леса петля ловчего. Настигла. Сжала. Сломала позвонки.
И все же он услышал. Голос на кромке тишины.
Я люблю вас.
Вот только чей это был голос из всех его картин, книг и женщин?
Голос Заполошной?
Он так и не узнал, как ее зовут.
А звали ее…
Другая аллюзия: https://mo-nast.ru/kuar-kod/
Страница в ВК: https://vk.com/a.monast
