Отрывок из романа «Без вариантов». Подлинная история Кая и Герды.
…Есть города с раздвоением личности. Первая – всегда благопристойна, застегнута на пуговки, обувь сверкает. В общем, приличный человек, этот господин Стокгольм. В меру радушен, в меру говорлив, в меру любопытен. В доме порядок, дети воспитаны, жена ходит в церковь и готовит потрясающие тефтели с брусничным соусом. В шкафу смокинг – для Нобелевской премии.
Он так хорош и безупречен, что невольно думаешь: что-то тут не так.
Лишь ближе к ночи понимаешь, что именно… Когда господин Стокгольм думает, что его никто не видит, он расстегивает молнию добропорядочности и выпускает тролля. Седого, лохматого, опухшего от пива в местном пабе. Тролля, который с удовольствием съест горячую жирную сосиску на набережной и облизнет пальцы. Тролля, который будет горланить песни и подмигивать хорошеньким туристкам. Тролля, который знает про себя все и абсолютно не стыдится своей природы. Тролля, который не любит смокинг, из-под которого торчит хвост. Но этот тролль чтит традиции и очень любит свою семью. Он ратует за свободу, но ждет ответственности. Ему необходим хаос, чтобы подчинить порядок. Ему нужен вызов, чтобы не впасть в скуку. И он нисколько не переживает из-за раздвоения личности. Он такой, каким уродился.
Летом Стокгольм ленив и словоохотлив. Зимой, после Рождества, раздражен и брюзглив. Праздники позади, до весны еще ветер и холод. Но мне нравится январский Стокгольм, хоть в нем нет никакой надежды и смысла.
– Привет, – Хведрунг замотан в огромный полосатый шарф. – На фоне серой дымки ярко-рыжие кудри смотрятся весьма колоритно. – Какие планы на сегодня?
– Слоняюсь, думаю и мерзну.
Стаканчик горячего глинтвейна. Слишком сладко и пряно.
– Как насчет небольшой работенки?
– Ограбить банк или кого-нибудь убить?
– Попозировать пару часов одному хорошему человеку. Получишь неплохие деньги.
– Мне не нужны деньги.
– Деньги нужны всем. Хотя бы потому, что их можно потратить. Когда тратишь деньги – живешь. Так мы идем?
– В чем подвох?
– В мастерской очень холодно, а позировать нужно голой. Ну же, Джейн, соглашайся, будет весело. Выпивка и секс за наш счет.
Какая разница, как убивать себя? Холод – тоже неплохой способ. Где же я познакомилась с этим рыжим чертом в полосатом шарфе?
– На пароме, – ответил Хведрунг. – Я сейчас не читаю твои мысли. Ты просто подумала вслух. Мы познакомились на пароме по дороге в Стокгольм. Тебе и мне было скучно, холодно и одиноко. А еще мне понравился твой лис. В силу некоторых биографических обстоятельств я очень люблю лис. Мы приехали в Стокгольм, сняли бункер, трахались и пили неделю. Так как насчет мастерской? Идем?
– Почему я?
– Потому, что у тебя хорошее тело. И потому, что ты хочешь умереть. Ты действуешь на нервы, Джейн! Идем. Детали будут позже.
Мастерская в том самом доме, где по слухам жил Карлсон.
– Карлсон действительно здесь жил? – медленно поднимаемся на последний этаж. Хведрунг не любит лифты. Или лифты не любят Хведрунга, я так и не поняла. В общем, они не ладят.
– Карлсон? Конечно. Мы, собственно, и идем в квартиру, где раньше один малыш мечтал о собаке.
– Шутишь?
– Безусловно. Карлсон умер три года назад. Тоже зимой. От пневмонии. Проводить его пришла лишь фрекен Бок. Крепкая старушка, несмотря на свои девяносто.
– А Малыш?
– Малыш спился. Лет десять назад. Немудрено с таким бэкграундом. Кстати, он был неплохим музыкантом. Играл блюз в барах по пятницам. Я любил его музыку, всегда приходил, когда расставался с девушкой. Грусть в нужных пропорциях – в меру тоскливо, но еще не хочется блевать от пошлости и тоски.
– А собака? Что стало с собакой?
– Не было никакой собаки, Джейн. Плюшевый щенок и друг с пропеллером. Думаешь, из этого могло получиться что-нибудь хорошее? Вот и я о том же. Пришли. Снимай куртку и проходи. Кай, знакомься. Это Джейн.
У него перекрученное тело. Разорванные сухожилия и мышцы. Словно кто-то большой и сильный сплющил, сломал, разорвал, а потом на скорую руку состряпал это тщедушное и уродливое тело в инвалидной коляске. Глаза. Голубые под пленкой льда. Блеклые и одновременно яркие – под определенным углом.
– Раздевайся.
В мастерской не просто холодно. Тут ледяной ад.
– Здесь есть отопление?
– Раздевайся, – искромсанные руки вдумчиво перебирают кисти. Холст на подрамнике. Пол заляпан краской.
– И что мне делать голой? Синеть и дрожать от холода?
– Хведрунг!
– Все уже готово, – Хведрунг дает кружку. Синее пламя. Хороший бренди. И еще горячий чай. Все для меня.
Что-то не так. Не складывается. Я уже сбросила куртку и сапоги. Сняла носки, джинсы и свитер, и теперь разгуливаю по мастерской в нижнем белье. Что-то не складывается.
Кай кричит из черной глубины квартиры, крик теплый и очень голодный, отчаянный. Так кричат дети падальщиков на закате, когда родители забывают о гнезде. Я не обращаю на это внимания. Я переворачиваю холсты.
Лица. Тела. Части тел людей, которые захотели умереть. Он рисовал их всех. Но только не смерть была причиной. Он рисовал их совсем иначе. Только тех, кого предали. Повсюду – жертвы предательства. Иудины дети. И значит…
– Тебя тоже предали, – Кай совсем близко. Скрип инвалидной коляски.
Хведрунг обнимает меня, и я чувствую, как дрожу.
– Раздевайся или уходи.
Две тонкие кружевные тряпочки падают на пол.
Минуту он смотрит на мое тело.
– Вот здесь… Что это было? Когда? – шишковатый палец на клубке шрамов под левой коленкой. – Расскажи. А я начну рисовать твою историю.
Другая история: https://mo-nast.ru/plate-cveta-solnca/
Моя страница в ВК: https://vk.com/public176523965
