…В преддверии большой печали становишься излишне суетлив, говорлив и услужлив. Придумываешь тысячу и одно дело, стараешься быть полезным и хорошим и больше всего на свете хочешь выключить телефон. Чтобы не слышать того самого звонка. Но знаешь, что этот звонок будет. Сегодня. Завтра. Через неделю. Будет.
Время растягивается на дни, иногда на недели, и все равно ты оказываешься не готов. Ждешь. Понимаешь, что чуда не произойдет. При этих обстоятельствах чуда не бывает. И ты говоришь, говоришь, пьешь, куришь, снова говоришь и вздрагиваешь от любого звонка. И хочешь, чтобы его не было. И хочешь, чтобы он был. Потому, что ТАМ давно уже пора прекратить все мучения и отпустить.
А потом ты вспоминаешь улыбающегося Будду, которого достали из кармана старого пальто, и становится чуть легче. Ты думаешь про этого Будду, и хочется, чтобы он был твоим. Ну, как бы в наследство, да? Как бы на память, да? Как бы ты знаешь, что он твой. И тебе его оставили. Но, скорей всего, он где-то затеряется в поминальном шуме. Потому, что кто помнит про Будду, когда этот звонок и надо решать очень много всего.
Не суть.
Когда ты помнишь эту улыбку, становится легче. От того, что тебя любят. И ты любишь. У любви нет прошедшего времени. Когда выходит физический срок, любовь отправляют в музей памяти. Она становится экспонатом. И кому-то это любопытно. Ты иногда приходишь в музей, и соринка. Снова. Или дождь. Глазному яблоку мокро и горячо.
Не суть.
Пыльная табличка.
В таком-то году Х любил (любит?) Y. Эти чувства (были?) взаимны.
Нет ничего.
Все иллюзия.
Кроме нашей любви и большой печали в преддверии телефонного звонка.
