Я навсегда запомнила разговор с одним из клиентов Ламантина. Мы тогда рекламировали крупный психологический центр, и я часто встречалась с его руководителем. Он напоминал Дюма: крупный, кудрявый, смуглый. О таких людях говорят, что они умеют жить. Ярко. Вкусно. Без оглядки.
– Можно я буду звать вас Дюма? – спросила при первой встрече.
– У вас плохая память на имена? – он без спроса закурил сигару, на пальце сверкнул золотой перстень. Китч, конечно, причем шаблонный, но мне понравилось. Мне все в нем нравилось.
– Память у меня отменная. Вот ваша визитка, но я буду звать вас Дюма.
– Других клиентам вы тоже придумываете кодовые имена?
– Иногда. Если клиенты достойны.
Он усмехнулся, и мы почти подружились. Странный период, который продлился полгода и закончился в одночасье. Не любовь, не дружба, не работа. Полунамеки. Обнюхивание. Мы с ним были одной крови, только моя кровь была темнее и жарче.
Дюма любил приезжать в Ламантин по вечерам. Мы устраивались в удобных креслах с видом на город, пили коньяк или что-то иное по настроению, и беседовали – обо всем и ни о чем. Думаю, он изучал меня точно так же, как и я его.
– Вы когда-нибудь убивали, Тина? – спросил он однажды. Только-только закончился ноябрь, и на душе было нехорошо.
– Почему вы спросили?
– У вас взгляд особенный. Я видел такой однажды.
– У женщины, конечно.
– Очень непростой женщины. Убила бывшего мужа и жену.
– Банальная история.
– Не скажите, – Дюма отчего-то заволновался, и я почувствовала вкус хорошей истории. – Нужно очень постараться, чтобы женщина убила. И убила так, как это сделала она.
– Женщины часто говорят: я убью тебя! Убила бы…
– Это слова и только. По статистике женщин-убийц намного меньше, чем мужчин. Женщина убивает совершенно по иным причинам, и редко когда в состоянии аффекта. Она все тщательно планирует, вам ли об этом не знать?
Я спокойно встретила его взгляд. Совесть – последнее, что мучило по ночам. Никто не снился, и я не вспоминала. Дюма разочарованно вздохнул, я так и не призналась ни в чем.
– Рассказывайте, Дюма, – сказала я. – Если историю передержать, она прокиснет.
– Эта женщина сама пришла ко мне, чтобы рассказать все в подробностях. У меня были разные клиенты, но эта… Она была особенной. Никто ее не поймал, никто не осудил, ей просто нужно было проговорить это убийство. Прожить его еще раз. Когда она рассказывала, я видел ее взгляд. Точно такой же, как у вас сейчас. Спокойный. В ваших глазах ни блика сомнения.
– Я так понимаю, что дело не в измене?
– О, нет! Физическая измена волновала мою клиентку меньше всего. Дело в предательстве. Она убила бывшего мужа, он донес на нее давно-давно, она отсидела, вернулась… Устроилась дворником в доме, где он жил с новой женой. Сняла комнатку напротив. Так, чтобы ее окна смотрели в их окна. Двадцать лет за ними наблюдала. Садилась у окна, закуривала сигарету. И смотрела, впитывая каждую подробность. Как они ужинают, как смотрят телевизор, как готовятся к праздникам.
– И в том, и в другом окне не было штор.
– Как вы догадались?
– Вашей клиентке шторы были не нужны, она и так была невидимкой для всех, а у ее мужа их просто быть не могло – ни штор, ни занавесок, ни тюля, ни жалюзи. Ничего. Это только кажется, что человек, совершивший подлость или предательство, старается закрыться и укрыть свою жизнь. Нет, он действует иначе: сознательно выставляет ее напоказ. Он как бы говорит, что ему нечего скрывать от бога и людей. Бог и так все знает, как, впрочем, и дьявол. А люди… Людей обмануть проще всего.
– Моя клиентка сказала мне то же самое. Она сильно изменилась в лагере, при встрече бывший муж ее не узнал – кто вообще обращает внимание на дворника во дворе? Осенью – листья, зимой – снег. Обслуживающий персонал. Двадцать лет она была рядом с ним. Я тогда еще спросил. Зачем так долго ждать?
«А что вас так удивляет доктор? Это для мести нужны сроки, а справедливость… Справедливость давности не имеет. Я никуда не торопилась, я знала, что времени у меня в запасе предостаточно. Оно все мое. Мне нравилось смотреть их жизнь, скудную, убогую, с претензией на роскошь и комфорт. Мне нравилось, что он старел. Чем дряхлее он становился, тем сильнее я была».
Знаете, Тина, она не была красивой женщиной, но в ней было нечто такое, что останавливало взгляд. С ней хотелось говорить, долго, без суеты и торопливости. Обо всем и сразу, и обязательно о чем-то важном и сокровенном. Вот как мы с вами сейчас говорим. Иногда я ловил себя на мысли, что это она мой врач, а я ее пациент.
– Вы, кстати, ни разу не назвали ее пациенткой.
– Она и не была ею. Никаких травм, никаких неврозов или намека на депрессию. Цельная самодостаточная личность, и это сводило меня с ума. Я не понимал и не понимаю, как можно остаться психически здоровым человеком после совершенного убийства? Ведь что-то в тот момент должно в вас сломаться. Что не подлежит восстановлению.
– Вы думаете, за убийством следует рефлексия и раскаяние?
– А разве нет? Разве этого не происходит? – Дюма подался вперед и взял меня за руки. Его ладони были ледяными, мои теплыми.
– Можете быть, все дело в мотиве и в сопутствующих обстоятельствах? Но продолжайте… Хотя… Позвольте, догадаюсь. Бывший муж забрал у нее какую-то вещь?
– Вы непостижимы, Тина. Да, кольцо с рубином. Когда мы разговаривали, оно было у нее на пальце. Она носила его камнем вниз. Красивая вещица.
– И еще позвольте догадку… Она убила в тот год, когда новая жена растолстела, и кольцо ей стало мало? Жена ведь носила это кольцо, иначе и быть не могло.
– Тина, вы не перестаете меня удивлять! Все было именно так. Она сказала: «Я испугалась, что она его снимет, и я больше не увижу его…». Странный мотив для убийства, не находите?
– Отчего же…