Мария Башкирцева. В 12 лет она грезила о славе и любви. В 16 – только о любви, а в 23 – о безболезненной и быстрой смерти. Судьба выполнила лишь последнее желание. Русская художница, автор самого парадоксального и откровенного дневника, сгорела от чахотки почти в одночасье. Ее единственный любовный роман, наполненный самолюбованием и эгоизмом, принес молодой женщине, одновременно и счастье, и горечь. Мария Башкирцева страстно любила только одного человека – себя. Умирая, она жалела, что так и не добилась для “своего величества” ни общественного признания, ни всепоглощающей мужской любви.
Мария Башкирцева и ее любовь через край
Разумная любовь к себе – это вполне естественное поведение для любой творческой личности. Это норма. Но есть эгоизм, который, кроме себя никого не замечает, более того, он всячески стремится подчинить себе каждого, кто встает на его пути. Мария Башкирцева была безмерно эгоистичным человеком. С малых лет она мечтала властвовать над людьми. Для власти годилось все: удачное замужество, богатство, карьера и громкая слава певицы. Именно из-за непомерного тщеславия она и затеяла в двенадцать лет писать свой дневник. Дневник был запасным вариантом, на тот случай, если бы ей не удалось прославиться в будущем. Что может быть интереснее, чем откровенная исповедь взрослеющей женщины, час за часом, день за днем. Такого история еще не знала.
Она боялась потерять даже минуту своей драгоценной жизни, словно предчувствовала раннюю гибель. Задержка учительницы на полчаса воспринималась как страшная и непоправимая трагедия: “Мне тринадцать лет; если я буду терять время, что же из меня выйдет!”.
Но учиться Мария хотела лишь для того, чтобы стать знаменитой. В смелых мечтах она представляла себя на сцене императорского театра, у ее ног бесновалась публика. Именно тогда Башкирцева делает еще одну запись в своем дневнике: “Никогда не нужно позволять заглядывать в свою душу, даже тем, кто нас любит. Нужно держаться средины и, уходя, оставлять по себе сожаления и иллюзии. Таким образом, будешь казаться лучше, оставишь лучшее впечатление. Люди всегда жалеют о том, что прошло, и вас захотят снова увидеть; но не удовлетворяйте этого желания немедленно, заставьте страдать; однако не слишком. То, что стоит нам слишком многого страдания, теряет свою цену”. Да, умение кружить мужские сердца было у этой девочки в крови. Уважение к себе и необузданная гордыня – вот что выделяло Марию Башкирцеву из толпы ее сверстников.
Мария Башкирева: Девиз на двоих
Она мечтала стать певицей. В тринадцать – четырнадцать лет, ее голос был приятным, но еще не окрепшим. Слабые легкие и постоянные боли в гортани требовали щадящего режима и мягкого жаркого климата. Может быть, поэтому семья Марии так часто останавливалась в Ницце, а когда девушке исполнилось шестнадцать, они переехали в Рим.
Странная судьба, даже родины как таковой у Марии Башкирцевой не было. В три года ее увезли из России, и с тех пор девушка питала к русским просторам непередаваемую антипатию. В России ей все казалось диким и скучным, желтеющие нивы вызывали брезгливость, а светское общество насмешку. Единственное исключение из российских ландшафтов составлял зимний ночной Петербург. Она часами бродила по набережной Невы, украшенной яркими огнями.
Больше всего Мария любила Италию и Париж. Понравился ей и Рим. Хотя причина такой внезапной симпатии объяснялась весьма просто: в этом вечном городе Мария встретила свое первое девическое увлечение.
Своенравная рыжеволосая певунья умела производить впечатления на мужчин. На скачках она познакомилась с молодым повесой, графом Пьетро Антонелли, племянником кардинала. Почти сразу же начался этот странный и непонятный роман, роман неискренний и надуманный. Пьетро во что бы то ни стало, желал обладать русской красавицей, она же в ответ разыгрывала романтическую влюбленность. Именно разыгрывала, поскольку о настоящем чувстве здесь и речи не шло. Графские ухаживания и пылкие признания льстили женскому самолюбию и тщеславию, но не более того. Она старалась убедить себя, что возникнувшее чувство по отношению к Антонелли – настоящее. В этом ее убеждаои романтические прогулки, милые безделушки и постоянные клятвы в любви. Последние оказались наиболее эффективным действом сломить сопротивление гордячки. Она уже подумывала о том, чтобы выйти за Антонелли замуж. Как-то между молодыми людьми произошел довольно любопытный разговор:
— Какой ваш девиз? – спросил он.
— Ничего – прежде меня, ничего – после меня, ничего, кроме меня.
— Прекрасно, таков же и мой.
— Тем хуже!
Но как показало потом время, это “хуже” наступило для Марии.
Мария Башкирцева и ее погибшая репутация
Обе семьи выступили против этого брака. Родители Башкирцевой считали, что их талантливая и красивая дочь может найти себе более богатого и титулованного мужа. Клан Антонелли возражал против православной религии невесты, а также ее молодости. В общем, пока родственники судили да рядили, Пьетро умудрился назначить Марии свидание. На задворках ее дома, в лунную римскую ночь, все как полагается. На свою беду Башкирцева мало, что знала об истинном характере своего суженого. Между тем, племянник кардинала слыл известным Дон Жуаном, соблазнять барышень для него означало примерно то же, что и дышать. Впрочем, невинность Марии он пощадил. Влюбленные ограничились тем, что бегло поцеловались перед расставанием. Увы, репутация Башкирцевой после этого свидания погибла. Уже на следующий день по Риму поползли слухи о безнравственном поведении русской барышни. Отныне о браке Пьетро даже и не заговаривал. Спустя несколько месяцев после отъезда Марии Башкирцевой он женился. Узнав об измене, обманутая невеста была жестоко уязвлена. Не так нужен был этот человек, как постоянное выражение его любви. Ее гордость, тщеславие так и не смогли примириться с этой потерей. Вдобавок она не смогла простить себе и того единственного поцелуя. Девушке казалось, что ее губы почернели от грязи и похоти. Незадолго до смерти, вспоминая о своем увлечении, Мария с горечью написала:
“…Все думали, что я была тогда влюблена, и все читающие подумают, что… И никогда-то, никогда, никогда этого не было. В минуты скуки, вечером – особенно летним – часто представляется таким счастьем возможность броситься в объятия какого-нибудь влюбленного человека… Мне самой сотни раз представлялось это. Ну, а тогда нашлось имя, которым можно было его называть — Пьетро. Ну, Пьетро, так Пьетро! А тут еще фантазия назваться племянницей кардинала, который мог сделаться Папой. Нет, я никогда не была влюблена и никогда этого уже не будет. Теперь, чтобы понравиться мне, человек должен быть таким возвышенным; я так требовательна! А просто влюбиться в какого-нибудь хорошенького мальчика – нет, этого уже никогда не может быть”.
Парижские надежды
И она действительно больше никем не увлекалась. Нанесенная обида оказалась с червоточиной, она медленно разрушала душу и сердце. Ни один из окружающих мужчин не казался Марии достойным ее любви. Замужество эта юная феменистка воспринимала, как пожизненное заключение, как сознательное насилие над личной свободой.
Вскоре после разочарования с Пьетро Башкирцеву постиг новый удар. Она потеряла голос, а вместе с тем и возможность когда-либо выступать на профессиональной сцене. Будучи всесторонне развитым человеком, Мария занялась музыкой. Но и тут ее постигло разочарование, она стала терять слух. Оставалась живопись, благо и к этому у нее были неординарные способности.
Один из ее знакомых как-то воскликнул: “Я никогда не видел такой лихорадочный жизни”. Начинающую художницу изнутри сжигал огонь одержимости. Просыпаясь и засыпая, она бредила о славе. Себя она теперь именовала без ложной скромности: “Мое величество”. “К счастью или несчастью, но я вижу в себе такое сокровище, которого никто не достоин, и на тех, кто смеет поднимать глаза на такое сокровище, я смотрю как на людей, едва достойных жалости. Я вижу в себе какое-то божество…”. В семнадцать она написала: “В 22 года я либо стану знаменитостью, либо умру”. В погоне за тенью своих желаний она устремилась в Париж, где поступила в единственную женскую мастерскую Жулиана. Теперь Мария без устали рисовала, пытаясь достигнуть совершенства в последнем из искусств. Музыка, пение, литература ее жестоко обманули. Оставалась живопись. Последняя надежда, пропитанная парижской акварелью и болью в груди.
Вечная любовь
“Я знаю человека, который меня любит, понимает, жалеет, полагает жизнь на то, чтобы сделать меня счастливою, который готов для меня на все и который никогда не изменит мне, хотя и изменял мне прежде. И этот человек – я сама.
Не будем ничего ждать от людей, от них мы получаем только обманутые надежды и горести” — писала Мария Башкирцева в 1876 году. Признать собственный эгоизм – поступок мужественный. Но добровольно отречься от других – это еще и безумие. Легко ли любить только себя? Нет. Роман с собой также, как и любовь к другому человеку переживает свои взлеты и падения, только на смену ревности приходит зависть, а вместо страсти ты неистово ищешь удовлетворение собственных амбиций. Восхищение собой перерастало в ненависть (ненавидеть себя – вот пытка!) и наоборот. Иногда ей хотелось выбежать на улицу и закричать: “Это же Я! Посмотрите на меня! Почему вы меня не любите?”. Этой полуглухой замкнутой девочке, постоянно переживающей приступы тяжелого болезненного кашля, было очень тяжело жить в вакууме одиночества. Она жаждала, чтобы ее любили, чтобы ее способности и талант, наконец, были признаны окружающими. Увы, до чужих проблем мало кому есть дело. И тогда она решила, что будет любить, холить и лелеять только свое величество. Так надежнее и безопаснее.
Путь к медали
Между тем, в мастерской Жулиана Башкирцева делала несомненные успехи. Ее этюды и наброски отличали чувственность и какой-то внутренний надрыв. Сперва Жулиан не мог поверить, что маленькая Мари Рюс никогда ранее не брала уроки рисования. Приехавший в студию известный французский художник того времени Робер Флери, посчитал, что открыл новую звезду. Они оба часами возились с ее работами, обучая и наставляя. Мария иногда делилась с подругами, что стала мэтров живым товаром, на котором можно сорвать выгодный куш. Она не спала ночей, почти ничего не ела и работала до изнеможения. Вскоре ее заслуги оценили должным образом – Мария получила первую награду, медаль, за одну из картин. И тут в ней что-то сломалось. Живопись вызывала приступы раздражения, ничего не получалось. Глядя на обнаженных натурщиков, она подсознательно ощущала, что упустила нечто главное в своей жизни: она так и не познала плотской любви, да и духовной, в общем-то, тоже. А художник, как и литератор, без этого знания абсолютный ноль. Между тем, время было упущено. Конечно, вокруг нее по-прежнему вилась стая поклонников, но она их брезгливо отталкивала: несносный О., старый N., невозможный NN. Так, свита, которая делает королеву. Но короля-то, даже самого плохонького, так и не было. “…Мне кажется, что я должна умереть. Я не могу жить: я ненормально создана, во мне бездна лишнего и слишком много недостает; такой характер не может быть долговечным. Если бы я была богиней и вся вселенная была бы к моим услугам, я находила бы, что мои владения дурно устроены… Нельзя быть более причудливым, более требовательным, более нетерпеливым…”.
Оборванная переписка
Она любила трех писателей: Бальзака, Золя и Мопассана. Правда, упоминая о Бальзаке, Мария обычно добавляла: “ Он опасен. В чтении его книг незаметно пролетит вся жизнь”. Неизвестно, что подвигло Марию, которой едва исполнилось 23 написать пылкое и полное признаний письмо. Да еще кому – Ги де Мопассану, мужчине презиравшим женщин. Он не смог ей не ответить. Так завязалась эта переписка. Но в отличие от Марии, Мопассан относился к этой заочной форме общения с известной долей цинизма и лени. К его услугам были реальные податливые женщины, а эта русская предлагала терпкую смесь каприза, обреченности и восхищения, да еще на расстоянии. Да и сколько можно осуждать одно и то же. Даже самая умная женщина рано или поздно надоедает. Обладая редкой интуицией и прозорливостью, Мария сразу же почувствовала фальшь в ответных посланиях именитого писателя. И сама оборвала их отношения: “Прощайте… Вы меня не стоите”. Что ж, знаток женских душ и желаний, действительно ее не стоил. Уже после, оказавшись около могилы Марии Башкирцевой, он признался:
— Она была достойна лучшей участи. – И отшвырнул тростью засохший цветок…
Агония
К этому времени она была безнадежно больна. Постоянные боли в обоих легких, непрекращающийся кашель, жар и украдкой спрятанные платки с пятнами крови. Чахотка разрушала ее здоровье. Пытаясь наверстать упущенное, Башкирцева писала одну картину за другой, делала десятки набросков и дописывала свой дневник. Забавно, но она находила в себе силы торговаться с Богом: “Дай мне дожить до 30 лет, испытать любовь, добиться славы, а после забирай!”. Бог молчал, а приступы становились все чаще. В пятнадцать лет она так легко писала о смерти, а теперь начала ее бояться. Каждый день знаменовал победу и надежду на будущее. Тем более только сейчас, летом 1884 года о ней, наконец, заговорили. Газетные публикации, отзывы, выставки, предложения из музеев. В свои неполные двадцать четыре Мария Башкирцева могла взять реванш… Но не успела…
31 октября 1884 года она умерла после мучительной агонии. Последние дни художница молча плакала. О чем? О несправедливости человеческой жизни? О несбывшейся любви? Или же о бренности существования вообще? Кто знает…
Начиная свой дневник, Мария Башкирцева писала, что хочет прожить свою жизнь без предисловия. К сожалению, последующие годы оказались пусть талантливым, но предисловием. А жизнь так и не успела начаться: “Умирая молодой, внушаешь сострадание всем другим. Я сама расстраиваюсь, думая о своей смерти. Нет, это кажется невозможным. Ницца, пятнадцать лет, Рим, безумства, живопись, честолюбие, неслыханные надежды – и все для того, чтобы окончить гробом, не получив ничего, даже не испытав любви!
Я так говорила: люди, как я, долго не живут, особенно при таких обстоятельствах, как мои. Жить – значило бы иметь слишком много”.
Другая история любви: https://mo-nast.ru/jelvis-presli-sindrom-korolevskogo-uspeha/
Моя страница в ВК: https://vk.com/a.monast
