Из цикла «Аллюзии»
Пауки появляются там, где их никогда не ждут. Пауки появляются там, где есть дыры. Если паук селится на левом окне, а другой такой же на правом, значит, посредине комнаты – дыра. Обычный человек ее не видит, но чувствует. Ибо с этого момента все в его жизни идет не так. Когда дыра становится больше, она пожирает того, кто оказывается рядом. Смерть, болезнь, зависимость, нищета – формы разные, но причина всегда одна.
Дыры.
Задолго до Афины и других времен были мы, Арахны. Мы пряли, шили, вязали и латали. Мы закрепили этот мир, когда он висел на тонкой нити, мы залатали его после первых войн и катастроф. Мы плели картины и показывали богам то, что они не стоят ничего, мы подсказывали людям, чего они могли бы стоить, если бы захотели.
Мы видим то, чего не видите вы. Вглядитесь в паутину, которую паук сплел на рассвете, паутина еще в каплях росы. И в каждой капле, в каждой петле – информация. История о том, как изменился наш мир за ночь.
Арахны живут в больших городах. Они мало спят, мало едят и никогда не влюбляются. Наша задача – находить дыры и штопать. Дыра в отдельно взятом доме не так страшна, как дыра в большом городе. Рушатся здания, жизни и маленькие миры, которым трудно выжить без помощи и поддержки. В повседневной жизни вы не поймете, кто мы. Мы безлики, серы и незаметны. Нас можно узнать по скрюченным пальцам и черным лункам. Именно поэтому мы всегда красим ногти – в красный или в черный.
***
По человечьим меркам мне пятьдесят, и я Арахна.
Я живу в коммуналке на улице Восстания, работаю в Эрмитаже, смотрительницей зала. В этот зал мало, кто приходит. Кому сегодня интересны шпалеры, гобелены и мильфлёры? Выцветшие полотна с мифическими и библейскими сюжетами. Истории, которые уже никогда не повторятся.
Вместо стульчика я принесла удобное кресло. Оно здесь не по протоколу: не в углу, а возле моего любимого мильфлёра, рядом столик и корзина с рукоделием. На столике графин с красным, почти черным вином, хрустальный бокал и вязание. Не спешите возмущаться: мой комфорт не для вас. Если вы когда-нибудь и попадете в этот зал, вы увидите лишь невзрачную женщину в сером костюме. Она уныло сидит на стуле и смотрит в никуда. Тусклый свет струится из окон, падает на стену, но, уверяю, вам не захочется напрягать глаза и всматриваться в детали. Вы заглянете и скроетесь в других залах. И только странный холодок пройдет по хребтине.
Мильфлёр переводится как тысяча цветов. Мильфлёры появились чуть позже привычных шпалер, но раньше гобеленов. На темно-зеленом, синем или красном фоне брошены сотни цветов и трав, среди которых спрятаны животные. Иногда в полотно вплетены известные истории героев и богов. Но в моем любимом мильфлёре этого нет. На нем лишь цветы. Много-много цветов. Если бы вы подошли поближе и замедлились, то услышали бы аромат. В марте — мимоза. В апреле – нарциссы, их сменяют ландыши и сирень. Затем голову кружит запах розовых и белых пионов. В июне зацветает лаванда, вместе с розами они составляют чудесный дуэт. Август – время флоксов и бархатцев. Осень и зима – время хризантем. Видели все мои глаза, и вернулись к вам, о, белые хризантемы.
Я прихожу намного раньше первых посетителей, сажусь в кресло и вяжу, вдыхая еле слышный цветочный аромат. После закрытия вешаю красный бархатный канатик и ухожу домой. Каждый день. Такова работа смотрительницы, но не Арахны.
***
– Вы сегодня последняя, Арахна Ипполитовна, – охранник Гриша церемонно открывает служебную дверь. – Пыль из ковриков выбивали?
Кивок в ответ, шутку оценила. Гриша не унимается:
– Не повезло вам с залом. В других рыцари, мумии, да винчи всякие и ван гоги, а вы днями на старые тряпки смотрите. Обидно!
– Зато тихо и несуетно, Гришенька, а я люблю тишину.
Гриша что-то бормочет и закрывает дверь. Мол, не старая еще женщина, могла бы в клуб сходить, выпить, потанцевать, или любовника завести, всяко лучше, чем шарфики вязать. Он и сам не понимает, почему испытывает ко мне такую болезненную тягу, а я не могу рассказать про дыру, из которой в последний момент вытащила беременную жену Гриши. Сейчас их дочке четыре, и все удивляются, почему у девочки такой странный цвет волос. Пепельный. Что тут удивляться, отмеченных дырой ни с кем не перепутаешь. Это на всю жизнь. Но я за ней пригляжу, если, конечно, не уйду раньше.
Следуй за пауками, если хочешь разгадать тайну. Я не мальчик, который выжил, но тоже следую за пауками. В мае они сытые, толстенькие и сильные. И паутина у них крепкая, с узорами. Зимой хуже – приходится самой идти по следу, но весной, летом и ранней осенью пауки – помощники.
Сегодня работы немного. Одна дыра на острове. Большая редкость для Питера – всего одна дыра. Доберусь домой до полуночи.
Ваське не везет. Этот остров, если на него посмотреть правильно, под нужным углом, заштопан кое-как. Самые большие дыры в районе первой линии. Может, все дело в невских ветрах и дождях, может в том, что здесь всегда было много призраков. Хотя почему было? Они и есть. А там, где призраки, лопаются зеркала и открываются дороги в другие миры. Здесь не очень хорошо спится: если заснете на острове, то к вам придут дурные сны, тяжелые и жесткие. Наутро душа будет в мокрых мозолях. И поверьте мне, к полудню они лопнут и причинят боль, терпимую, но боль. Но здесь хорошо и приятно умирать. Остров раскрывает объятия, они теплые и большие, делаешь вдох, и становишься одним целым с тем, что намного больше тебя. Не болит и не тревожит.
Если, конечно, не угодишь в дыру.
Эта дыра во дворе. Цокольный этаж, бар для избранных. Вход по паролю, музыка для своих, напитки по спецрецепту. Никакой еды. Табак, алкоголь и пара таблеток под язык. И быстрый секс во дворе, в кусте чубушника, жаль, что в мае он еще не цветет.
На входе остановили. Паутинка в глаза, и я прошла, будто меня и не было. Дыра возле окна, за третьим столиком. Цвета чернил, она расползалась, и довольно быстро. А быстро, как известно, это медленно, но без перерывов. За столиком пара. Он красив как первый нарцисс после заморозков, она чуть попроще, но зато влюблена. Почти Муза.
Дыра ползла к ним и облизывалась. Вот уже распахнула пасть, и я увидела обратные миры. Необратимые.
***
Никто не знает, откуда они возникают. Раньше Арахны думали, что дыры – всего лишь божьи последствия. Натворил бог дел, и мир порвался. Мир всегда рвется, когда боги вытворяют, что хотят. Потом богов не стало. И мы поняли, что дело не в них. Люди – вот что, нужно дыре. Особенные люди. Те, которые что-то могут изменить. Дыра чует их за много лет, но проявляется лишь тогда, когда человек достигает развилки событий. И чаще всего пожирает его. Нет человека, и нет события. И мир сворачивает совсем не туда, как было предсказано или суждено. Я не цепляюсь к словам. Просто мир сворачивает не туда.
Но бывает и по-другому. Дыра сжирает и выплёвывает. И становится во много раз хуже. Ибо пережеванный избранный, которого грубо отторгнули – большая беда.
Дыра охотилась за обоими. Нарцисс и Муза. В этот раз оба важны. Один без другого не существует. Большая редкость. Я присела за столик, дыра почувствовала мое присутствие. Зашипела. Запузырилась, заторопилась.
– Мы знакомы? – спросил Нарцисс. Муза недовольно поморщилась. Я помешала. Рука Музы была под столом, и Нарциссу это нравилось.
– Возможно. Мы когда-то встречались, но очень давно.
– В прошлой жизни? – не насмешка, скорее, ирония.
– За много-много лет до этого дня.
Я знала, кого они видят. Постаревшую женщину. В безвкусной одежде. Плохие волосы, плохая кожа и зубы. И стакан виски. Но когда старая женщина пьет дорогой виски, это вызывает интерес. Хочется узнать, почему. Поэтому с виски меня не сразу прогоняют. А мне всего-то и надо – несколько минут.
– Вы пьете виски. Торфяной, – сказала Муза. – А должны наливочку и не здесь.
– Потому, что я не тяну на виски?
– Вы вообще ни на что тянете, – отрезал Нарцисс. – Разве что на загадку. А мы их любим. Да, милая?
Я привыкла. Пауков редко, кто любит. Безымянным пальцем левой руки прикоснулась к черной дыре. Боль. Сильная боль. Но и к ней можно привыкнуть. Тонкая нить паутины. Они даже не заметили. Сначала быстрая штопка по живому. Крест-накрест. Стежки большие, некрасивые. Теперь стянуть. Тут уже можно помочь правой рукой. Они лишь видели, как я барабаню пальцами по столешнице, отбивая странный ритм. И этот ритм завораживал. Он всегда завораживает. На лбу выступил пот. Я торопилась, латала и сшивала, как могла, и надеялась, что они меня не прогонят.
– Вы музыкантша? – спросила Муза. Она вытащила руку из-под стола и вытерла ее салфеткой. – В первый раз слушаю такую мелодию. Она как…
– Как стираный пододеяльник, – подхватил Нарцисс. – Вывернули, а там даже после стирки грязь и пыль. Вы любите вдевать одеяло в пододеяльник? Я терпеть не могу. С душой также. Если душу вывернуть, потом не вернешь, как было.
– Вы думаете, у души должен быть чехол? – осталось несколько стежков, затем обережный шов, и дыра исчезнет. Но это еще не все. Нужно понять, почему эти двое ее разбудили. Я должна узнать, в какой точке они очутились, и что будет дальше.
– Чехол у души? – Муза, казалось, не удивилась вопросу. Она всерьез задумалась. Без политесов притянула к себе стакан и выпила мой виски. – У всего должна быть защита. У души тоже. Хани-мани, закажи напитки. Похоже, мы тут задержимся с нашей новой знакомой.
Нарцисс послушно направился к стойке бара. Муза взглянула на меня. Глаза у нее были необычные: мозаичные, как у стрекозы.
– Вы ведь неслучайно здесь оказались, да? Вы нас от чего-то избавили? – она кивнула на мои руки. – Вот этими страшными пальцами. Они как у паука. За мгновение, как вы появились, я думала, что умру. Вот здесь и здесь (Муза прикоснулась к сердцу и горлу) стало холодно и тяжело. Но вы сели и забарабанили мелодию, и стало легче. Ему тоже. Он никогда не признается, но он тоже боялся сегодня умереть. Если не знаешь, как и когда, страшно.
– Смерти глупо бояться, – я благодарно приняла виски из рук Нарцисса. – Она просто есть, как и жизнь. И мы просто есть.
Они синхронно пожали плечами, синхронно сделали по глотку и синхронно, с точностью до секунды поставили бокалы на заштопанный стол. Я полюбовалась своей работой – идеально. Стежок к стежку, хоть и торопилась. Паутина Арахны держит дыру долго, а то и насовсем.
Так что же в вас такое, детушки, что вы притянули к себе дыру?
***
Раньше мы могли понять суть человечью без прикосновений. Посмотришь в глаза, и увидишь: и прошлое, и будущее, и судьбу. Сейчас мастерство ушло. Сейчас без прикосновений никуда. Человечье тело – та же паутина, сосуд за сосудом, кость за костью. Но как и в паутине, есть в нем центр: то, откуда все начинается, и то, где все заканчивается. Не сердце, не пупок, не яремная вена. И даже не то, что пришло вам на ум в первую же секунду.
Центр вашей паутины не там.
Посмотрите на левую руку. Чуть согните пальцы, а теперь – внимание! Ровно посредине между большим и указательным пальцем есть точка, от нее расходятся линии на ладони. Вот это и есть центр вашей паутины.
Тишина как сонная муха. Вот только что говорили, и вдруг разом, будто по приказу все замолчали. Я взглянула на Музу и Нарцисса. Их левые ладони лежали на столе. Прямо передо мной.
– Хотите, я вам погадаю?
– На любовь? – усмехнулась Муза. – Она у нас есть. И будет вечной.
– И на удачу не надо, – сказал Нарцисс, но руку со стола не убрал. – И на богатство. Их мы сами добудем.
– Это все пустое – любовь, богатство, удача, – ответила я. – Сегодня есть, завтра нет. Хотите знать, как вы умрете?
Они переглянулись и опять же – синхронно – протянули ладони.
– Какую гениальную фразу я скажу в момент смерти? – спросил Нарцисс.
– Вся жизнь действительно пронесется передо мной за секунду до? – перебила его Муза.
Я осторожно взяла ладонь Нарцисса и коснулась центра паутины. Так-так-так… Кто бы мог подумать, что ты не такой простой мальчик, как хочешь казаться.
Теперь рука Музы. Ладошка маленькая, аккуратная, словно лепили на заказ. Центр не сразу и разглядишь. Но и там нашлись ответы.
– Ну и как мы умрем? – Муза не выдержала первой.
– Как я и думала. Вы будете жить долго и счастливо и умрете в один день. Во сне.
– Так примитивно?
– Что вы, это самая лучшая смерть. Она бывает лишь у избранных. У тех, кто знает свое предназначение.
Они с легкостью проглотили наживку. Каждый хочет быть избранным, в крайнем случае, великим. Только без испытаний, играючи, легко. Делать то, что хочется, без ответственности и последствий.
– А знаете, что? – я сделала вид, что эта идея только что пришла в голову. – Приходите-ка ко мне на работу завтра. Я вам сделаю эксклюзивные натальные карты.
– И что это нам даст? – нотка сомнения у обоих.
– О, много чего. Карта упрощает путь. Я же дам карту вашей жизни. Только представьте: победы без поражений. Достижения без провалов. Фантастическое везение. Игра без проигрышей. Никаких препятствий, вы получите все, что захотите. Я редко кому делаю такой подарок, но вы же избранные. У вас особое предназначение.
– Какое? – проявил нетерпение Нарцисс.
Я улыбнулась, но не ответила. Еще мгновение… и…
– Где вы работаете, и во сколько нам подойти? – спросила Муза, и в этот момент все решилось.
Они попались.
***
Я вернулась домой к полуночи. Соседи спали. Прошла на кухню, села за кургузый стол. Затянулась сигаретой. Теперь можно и подождать.
Дыры их не оставят. Слишком много на кону. Однажды я не успею, и дыра сожрет обоих. А после выплюнет – уже других, переломанных, измененных. Разойдись сейчас Муза и Нарцисс, рассорься они, со временем все бы выправилось.
Сплошные бы.
Она бы удачно вышла замуж, за вдовца с детьми. И это бы решило проблему: ведь своих детей без Нарцисса у Музы быть не может. Муза вела бы домашнее хозяйство, скучала бы, от скуки изменяла, но очень осторожно, красиво бы и добротно старела. Однажды она бы встретила Нарцисса, но прошла мимо. Разве можно узнать в постаревшем алкоголике свой первый роман? Роман, который давно уже стал смутным воспоминанием.
А вот Нарцисс ее бы сразу узнал, но не окликнул. То ли девочка, то ли виденье. Прошла, флер зеленых духов, исчезла. Чего уж бередить? Вспомнить все равно нечего. Все прошло, как с белых яблонь дым.
Нарцисс умер бы через полгода после этой случайной встречи, в середине зимы, в желтом сугробе. И он бы ничего не сказал: пьяная кома. Муза умерла бы через много лет, и вместо событий жизни она бы встретила пустоту: Альцгеймер.
Конечно, это совсем не та жизнь, о которой мечтаешь, если ты избранный. Но она все же могла бы случиться, и в ней могли бы быть взлеты и падения, выигрыши и проигрыши, поражения и победы. Пусть и маленькие, но и они имеют значение. При условии, что эти двое отлепятся друг от друга прямо сейчас. Вот в эту самую минуту.
Но в этот самый момент Нарцисс в своей Музе. Его семя уже в ней. И ничего не изменить. Дыры тут и там просыпаются, они чувствуют солоноватый запах соития, они предвкушают последствия. Ибо семя прорастет, и мир погибнет. Через двадцать восемь лет, пять месяцев и один день.
– Вы опять не спите, Арахна Ипполитовна? – Гриша присаживается напротив. Как есть – в застиранных трусах и майке. – Как обычно?
Он разливает густое черное вино по граненным стаканам. Мы молча чокаемся и пьем. Это наш ритуал. Мы пьем много, но никогда не пьянеем. Наутро Гриша забудет обо всем, и его головная боль утихнет до полуночи. Это плата за безмятежное счастье его жены. Ее Гриша боготворит. Она же ему изменяет. Однажды она уйдет, и я сейчас не хочу думать, сколько мы выпьем в ту ночь, и что будем делать дальше. Но что-нибудь придумаем. Ведь есть ребенок.
Дочь Гриши я зову Цири. Хотя у нее обычное имя. То ли Маша, то ли Оля, то ли Катя. Цири приходит ко второму стакану. Ее зрачки расширены, они черные, в них тьма. Цири садится ко мне на колени, и я начинаю расчесывать ее длинные пепельные волосы: волосок за волоском, прядь за прядью. Тьма струится в мои пальцы. Гриша что-то бормочет, Цири молчит, а я напеваю: «Мои глаза – под паутиной. Она сера, мягка, липка…»
Утром мы снова встречаемся с Гришей на кухне, и теперь пьем кофе. Цири прелестна в новом платьице, в ее косичках атласные ленты. Жена Гриши пишет сообщение любовнику. Сегодня она вернется домой поздно.
– Гришенька, голубчик, мне нужна твоя помощь сегодня.
– Все, что угодно, Арахна Ипполитовна, все, что угодно.
***
День прекрасный: солнечный и теплый, в парках набухает сирень, вечером будет гроза. Сегодня много посетителей, они даже заходят в мой зал. Смотрят на шпалеры, гобелены и мильфлёры. Я рада, что эти визиты без вопросов. Сейчас мне нужна тишина.
После закрытия звуки стихают постепенно. Они словно мыльные пузыри: лопнул звук, и тихо. Но в этой тишине я слышу, как они идут ко мне.
Гриша попросил моих гостей надеть вязаные тапочки – полы, паркет, не дай бог поцарапаете, и они послушно взяли по серой паре. Каждый шаг стирает следы. Дни исчезают, люди забывают. Глупые, глупые, если у вас нет следов, кто найдет к вам дорогу?
– Добрый вечер!
Двери в зал мягко закрываются. Теперь их никто не сможет открыть, пока я не захочу. Муза и Нарцисс делают еще один шаг, и попадают в паутину. Теперь они видят меня. Настоящую. Черную паучиху. Удивление сменяется ужасом. Они бьются в паутине, но каждое движение во вред – оно связывает сильнее. Муза в отчаянии тянет руки к Нарциссу, но хвала богам и судьбам, теперь она уже не сможет коснуться его. Теперь никогда. Левая нить тянет Нарцисса к мильфлёру: мне всегда нравились красивые самодовольные мальчики. Он станет лучшим среди других таких же нарциссов. Правая направляет Музу к средневековой шпалере: копье пронзает живот прекрасной девы.
Я не могу вплести их в одно полотно, слишком велик риск. Простите, Ромео и Джульетта, но ваша история вновь повторится. Вы не будете жить долго и счастливо, но зато умрете в один день.
Я тку и пою прощальную песнь Арахны. Я тку и оплакиваю три жизни, одна из которых навек нерожденная. И снова бы. Эта песнь грустная, ведь у девочки, которая могла бы родиться через девять месяцев, была бы интересная судьба. Она стала бы избранной. Ее рождение открыло бы все дыры и запустило бы цепь необратимых событий и развилок, и однажды одно ее решение убило бы не только наш мир, но и другие миры. Мне жаль, что она не родится. Но так будет лучше для всех.
Песнь заканчивается, и я смотрю на свою работу. Стежки гладкие, ровные. Нарцисс чуть поник, но так всегда бывает после пересадки. Завтра он примет случившееся и будет жить. Деве на шпалере хуже: ей больно. Прости, девочка, но и ты привыкнешь к этому копью. Все привыкают.
– Поздновато вы сегодня, Арахна Ипполитовна, – говорит Гриша. – Выглядите усталой. Словно мир спасали и едва сдюжили.
– Так и есть, Гришенька. Увидимся дома.
Я иду по вечернему Невскому пешком, уворачиваясь от потных человечьих тел и судеб. Навстречу гроза. Ливень, молнии, громы. Боги и судьбы рассержены: Арахна опять вмешалась в ход времен.
Допустим. Но и мне надоело за всеми подчищать. У меня свой козырь.
Цири.
Я просто заменила одну девочку другой.
И теперь мне интересно, что будет дальше.
***
Другая аллюзия: https://mo-nast.ru/tam-v-zerkale-zhivaja-no-ne-ty/
Моя группа в ВК: https://vk.com/public176523965
