Лифт

         Из цикла «Аллюзии»

Лифт

          Правильные женщины и плачут правильно. Красиво и редко.

          Неправильные женщины плачут, когда хотят и как хотят.

          Но и те, и другие знают: истерики действенны только тогда, когда их кто-то наблюдает.

          Невидимые – плачут каждый день, но их слез никто не видит.

          Каждая невидимая женщина невидима по-своему.   

          Я – невидима, но не свободна. И каждый день я плачу. На работе оплакиваю дом. Дома – работу. Мечтаю о том, что однажды слезы закончатся, и станет легче. Но, видимо, легче будет не скоро: воды внутри так много, что, когда хожу – булькаю. Бульк-бульк. Но и этих звуков никто не слышит.

          Мой офис – один из тысячи себе подобных – находится в бизнес-центре «Ламантин». Созданный из стекла и металла, он виден отовсюду. Куда бы ты ни повернул, увидишь «Ламантин». Признаться, я до сих пор не знаю, сколько в этом здании этажей. Доезжаю на лифте до цифры «24» и оказываюсь в коридоре. Свернуть налево, потом направо, потом пройти прямо, и я на рабочем месте. Я всегда говорю: «Здравствуйте», когда прихожу. Коллеги поднимают головы, рассеянно смотрят в никуда и ничего не отвечают. Никто из них не помнит, как меня зовут и что я здесь делаю.

          Рабочий стол в самом углу. Он всегда завален. И первые пятнадцать минут я трачу на то, чтобы разобрать папки, бумаги и сгрести мусор в корзину. Включаю компьютер и зависаю на пустом экране. На нем только один значок – корзина. У меня нет заданий, я не подключена к общему серверу. Но это неважно: в этом компьютере все же есть доступ в Интернет.

          Этого достаточно. Все восемь часов я сижу в сети и разыскиваю картинки красивых мест. Реальные они или нет, не имеет значения. Главное – красота.

          Иногда я поднимаюсь и иду на офисную кухню – за кофе. Кофемашина у нас отличная. К кофе прилагается печенье. Не самая здоровая еда, но что поделать? Другой-то нет.

          Иногда меня замечают и дают незначительные поручения:

         — Э…как вас там? Вот, что, милочка, отнесите эти документы на подпись. Кабинет сорок восемь.

         Документы всегда относят в кабинет сорок восемь. Собственно, так я и нашла этот лифт. Собственно, так все и началось.

        В тот день (тогда еще все помнили, как меня зовут и знали, чем я занимаюсь) я сдала квартальный отчет и собиралась домой. Наматывала клетчатый шарф, когда окликнул начальник:

        — Э… Ниночка, да? Вот, что, Ниночка, отнесите документы на подпись. Это очень срочно и очень-очень важно. Кабинет сорок восемь.

        Я взяла папку и взглянула на часы. Без десяти минут семь. Лифт останавливается на нашем этаже без пяти минут. И в это время в нем всегда есть местечко для меня. Если подойти позже, придется спускаться пешком по темной лестнице или ждать часа два, когда на нашем этаже кто-нибудь снова остановится. Конечно, я могла бы взять документы домой и отнести их утром, но начальник стоял и ждал. В его нетерпеливых руках была пластиковая красная папка.

          Я безропотно протянула руку, и в тот момент все и решилось.

          Кабинет №48 расположен странно. Он в самом центре лабиринта по имени «Ламантин». Тот, кто его создал, очень любил истории про лабиринт. В здание можно войти, но иногда из него невозможно выйти. Говорят, здесь пропало много людей. И хороших, и плохих. «Ламантин» любит, когда по нему блуждают, а окна и стены из камня и стекла создают причудливые иллюзии. Кажется, что сворачиваешь в коридор, а выходишь в окно.

          Когда я добралась до нужного кабинета, он оказался закрыт. Я дернула дверь, постучала, послушала тишину и в отчаянии прислонилась к стене. В телефоне не было сигнала, и я опаздывала на ужин. Юбилей свекрови. У нас дома. Будет много гостей. И не будет меня. Понятно, что на это скажет свекровь. И как посмотрит на меня муж. Как обычно – как на пустое место.

          Свет в коридоре мигнул и стал глуше. Впереди мерцал незнакомый холл, и был шанс, что там тоже есть лифт, и я еще успею на этот чертов ужин, если, конечно, мне повезет.

          Лифт действительно там был. Один, а не пять как у нашего офиса. Старый, покоцанный, исписанный черным маркером. Я нажала на кнопку и приготовилась долго-долго ждать. Возможно, до наступления первого дня после Вечности. Но прошла всего лишь секунда, и створки раскрылись. Как створки раковины, принимающие новую песчинку. Я зачем-то поправила на себе шарф и вошла. А вот и кнопка первого этажа.

          Удивительно, как беспомощен человек, когда он один. Я смотрела в зеркало и думала о том, как беспомощен человек, когда его перестают любить. Да, я знаю это дурацкое правило: ты никогда не станешь красивой, пока не почувствуешь себя красивой. С любовью примерно также.  Как только тебя перестают любить, ты оказываешься в коконе одиночества. Этот кокон можно прогрызть. Но пока прогрызешь, постареешь на тысячу лет, и уж точно будешь никому нужен.

          Когда свекровь переехала в нашу квартиру, муж меня разлюбил. Разом, за одну ночь. Вечером еще любил, а утром уже нет. И вот в этом лифте я смотрела в зеркало и задавалась вопросом «Почему?». Ведь любил же он меня много лет подряд, и любил в самом начале нас двоих, когда гуляли по весенней Праге. Мы были молоды и беспечны. Хорошее сочетание, которое бывает лишь раз в жизни и которое обычно не ценишь.

          Я закрыла глаза, а когда их открыла, оказалась на Карловом мосту. С неба падали лепестки вишен и яблонь. Белый снег из цветов. В пальто было слишком жарко, я потянула за шарф и вдохнула пражский воздух – такой юный, свежий, как я тогда.

          — Нина! – голос мужа шел издалека, приглушенный и искаженный. – Почему так поздно?

          Я снова открыла глаза и обнаружила, что стою в собственной прихожей.

          — Почему так поздно? – повторил муж. — Ты специально, да? Хочешь огорчить нашу маму в такой день?

          Он ушел в гостиную, откуда раздавались голоса и музыка. А я осталась. Сняла пальто и увидела на мягком ворсе прозрачный яблоневый лепесток.

          Утром, когда я пришла в офис, возникла секундная пауза. На мое «здравствуйте» коллеги отреагировали странно: синхронно подняли голову, словно не помнили, кто я и что я здесь делаю.  Короткая заминка, и со мной поздоровались:

          — А, Ниночка…

          Точно такая же заминка была утром на кухне. Моя семья, все трое – муж, дочь и свекровь – смотрели на меня как на незнакомку.

— А, вот и ты…

          Я достала из сумки папку с документами и снова направилась в лабиринт «Ламантина», к кабинету №48. В этот раз было открыто.

          – Кладите в кучу, — скомандовала женщина, похожая на старого воробья.  – Вам позвонят, когда подпишут.

          Папок было много, и все они посыпались со стола. Листы бумаги взметнулись вверх. Странно, но они оказались пустыми. Женщина-воробей ругнулась и закрыла дверь.

          Мне надо было вернуться и все забыть. Теперь я понимаю, что если бы так сделала, то со временем все бы выправилось и стало как прежде. Работа, дом, сложные отношения, раздельный отпуск и спокойный развод. Все бы вновь стало нормальным, но… больше всего на свете мне в тот момент хотелось вызвать лифт.

          Что я и сделала.

          За старыми створками возникло движение: что-то громыхало и скрежетало. Я ковыряла ногтем нехорошее слово и терпеливо ждала.

           Когда я была маленькой, в нашем доме каждый день ломался лифт. И каждый день я в нем застревала. Первый раз было страшно, потом привыкла. Лифт – маленький домик, в котором ты можешь побыть одна. Почитать надписи, съесть яблоко и подумать. О чем-нибудь таком, о чем совершенно не думается в другом месте. Например, о том, что если останешься в лифте навсегда, то состаришься и умрешь, но в последний момент нужно обязательно нажать кнопку «вверх». Кнопка «вверх» поможет приблизиться к богу. А если не повезет, то к его заместителю. Или о том, что, если в лифте играет музыка, то это плохой знак. Музыка играет всегда, когда заканчивается одна сцена и начинается другая. Но ведь другая может и не начаться, а это означает конец.  Финальные титры.

          Возможно, я придумала что-нибудь более занимательное, но однажды мне запретили пользоваться лифтом, слишком уж часто я в нем застревала. Много лет я поднималась по лестнице и спускалась по лестнице, и мысли со временем куда-то ушли. Наверное, им надоела такая бессмысленная нагрузка.

          Снова скрежет, створки открылись. В лифте пахло табаком – густым, пряным. Я посмотрела на панель с кнопками и нажала на последний этаж. Никогда не была на самом верху «Ламантина». Закрыла глаза и представила море на рассвете.

          Ноздри уловили морской бриз, уши – волны, кожа – соленый воздух. Я стояла посреди пустынного пляжа, на берегу океана и смотрела, как поднимается солнце. Сбросила офисные туфли и вошла в воду. Она была настоящей. Здесь все было настоящим, даже я.

          Не знаю, сколько я там пробыла, когда очнулась, оказалась за рабочим столом. С мокрыми ногами. Туфли остались где-то по ту сторону лифта. Никто не смотрел на меня, никто меня не видел. Дом тоже встретил молчанием: дочка рисовала, муж смотрел телевизор, свекровь готовила ужин. Я проскользнула в спальню и легла на свою сторону кровати. Не раздеваясь.  

          С тех пор и повелось. Я побывала во всех уголках мира, о которых когда-то мечтала. Я ныряла в вымышленные миры – писательские, киношные, нарисованные. Несколько раз оказалась в Аду, и он был разный, пару раз в Раю, и он оказался сделанным из картона, ничего особенного – нимбы и облачка.

          Я потеряла имя, судьбу, работу и близких. Но все это не стоило лифта. Лифт был главным моим приключением, которому я сказала «Да!». Он всегда приезжал пустым, кроме одной пятницы, тринадцатого. Он вошел после меня: человек, сотканный из морщин и несбывшихся желаний. Вместе с ним вошел запах табак, густой и пряный. Человек нажал на кнопку семнадцатого этажа и увидел мою – двадцать первый.

          —  Выйду чуть раньше, — его голос звучал глухо и красиво. – Вы, похоже, давно пользуетесь этим лифтом, не так ли?

          —  Три месяца и девять дней.

          — Это долгий срок, — он изучал меня как диковинку.

          — Долгий срок для чего?

          — Для лифта. Похоже, вы ему нравитесь. Как правило, люди исчезают раньше. Через неделю или месяц. А бывает, что и сразу.

          — Куда исчезают?

          — Кто знает, — на его лице появилась еще одна морщина, глубокая, как трещина в камне.  – Может, они остаются там, где пожелали быть, может, растворились в воспоминаниях, а, может, просто шагнули в никуда. Оттуда не возвращаются.

          — Значит, и я исчезну?

          — Однажды. Вы уже потеряли имя и судьбу? Значит, скоро. Но не переживайте. Те миры явно лучше, чем этот. Здесь стало скучно и предсказуемо.

          Лифт остановился на семнадцатом этаже. Я увидела краешек довоенного Берлина. Что ж, значит, лифт может отправить и в прошлое. Вот этого не знала. На двадцать первом этаже меня ждал современный Берлин. Я вышла на Александерплатц и затерялась в толпе.

          Три месяца и девять дней превратились в полгода и девять дней. Потом в год и девять дней. Я все чаще возвращалась в Ламантин, а не домой, ночевала в пустых кабинетах, опустошала офисные холодильники. Иногда поливала засохшие цветы. 

          Дома давно уже никто не ждал. Как-то я вошла в квартиру и обнаружила, что мои вещи пакует незнакомая молодая женщина. На ее пальце блестели два колечка – помолвочное с бриллиантиком и обручальное. Она хотела было спросить, кто я такая, но тут же забыла обо мне, стоило взять в руки сумку с вещами. Их оказалось не так и много – выбросила по дороге вместе с ключами. Жалела ли я? Нет. Ведь в тот вечер я собиралась на  первый показ Коко Шанель.

          Каждый раз, когда нажимаю на кнопку, думаю о том, когда же исчезну из этого мира, и о том, где окажусь. Но, похоже, я действительно ему нравлюсь, и лифт пока что не хочет меня терять.

          Вот только в зеркале я почему-то теперь не отражаюсь.

Другая аллюзия: https://mo-nast.ru/arahna/

Моя страница в ВК: https://vk.com/a.monast