Мария Андреева. На протяжении семидесяти лет ее называли другом-женой Горького, пламенной революционеркой и товарищем-феноменом. Словно других слов в советской историографии для этой женщины больше не нашлось. Ее судьба до боли напоминала типичную советскую модель успеха: прожила долго –постоянно работала — страстно боролась – умерла в почете. И все. Будто не было ни головокружительной профессиональной карьеры, ни бешеной ревности десятков поклонников, ни счастливой, но очень горькой, любви…
Мария Андреева: в поисках “ювелира”
Судьба Машеньки Юрковской, казалось, была предопределена с самого рождения. Дочь профессиональных актеров, необыкновенная красавица, она была создана для театральной сцены. Бархатный чарующий голос, пленительная грация, яркий темперамент и вкрадчивая чувственность – все в ней завораживало. Юная актриса никого не оставляла равнодушным: толпы поклонников осыпали Машеньку цветами и драгоценностями, тщетно надеясь на ее мимолетную благосклонность. Увы, при всех своих достоинствах Мария Федоровна была еще и умна, и явно не собиралась размениваться по мелочам. Ведь, как говаривал классик, дорогой бриллиант дорогой оправы требует, а также хорошего ювелира. “Ювелир” вскоре нашелся. Действительный статский советник Андрей Желябужский был старше своей невесты на восемнадцать лет, обладал покладистым характером и неплохим состоянием. Вдобавок претендент на руку и сердце состоял членом Общества искусства и литературы и любил театр, то есть в плане духовном был не совсем безнадежен. Чем не идеальный кандидат на роль мужа?
Однако размеренная семейная жизнь оказалась для взбалмошной двадцатилетней Машеньки первым и довольно серьезным испытанием. Театральная сцена с каждым днем отдалялась и меркла, а двое детей и солидный муж требовали повышенной ласки и внимания. Выход из создавшейся ситуации нашелся совершенно неожиданно. Желябужский получил назначение в Тифлис, куда выехал вместе с семьей. Здешний театр остро нуждался в яркой актрисе. Именно в Грузии и началась артистическая карьера Марии Федоровны, взявшей себе псевдоним Андреева.
Мария Андреева и ее звездные забавы
Вскоре вечно занятому на службе супругу пришлось пожалеть, что он так опрометчиво перевез свое семейство в Тифлис. Разгоряченные солнцем и страстью мужчины буквально не давали прохода его молодой жене. А уж по вечерам местный театр трещал от поклонников восходящей звезды. И хотя до откровенных скандалов и адюльтеров дело пока не доходило, нервы Андрею Алексеевичу потрепали изрядно. На одной вечеринке влюбленный в Машеньку грузин произнес витиеватый тост в честь прекрасной дамы, а после добавил: “После этих слов, никто не посмеет пить из моего бокала”. И чтобы не искушать присутствующих, просто напросто его …съел. В этот момент Желябужский поймал взгляд жены, обращенный на пылкого поклонника — ироничный, чувственный, призывный. И испугался. Он как никто другой знал импульсивность и непредсказуемость ее натуры: задавшись целью, Мария Федоровна, что говорится, “шла по трупам”. И возможные последствия Андрееву нисколько не волновали… такая вот черта характера. Феноменальная. Удержать эту блистательную диву подле мужа, судя по всему, могли только цепи высшего круга, да еще столичная сцена. Тифлис для нее был противопоказан.
Андрей Алексеевич с трудом добился перевода в Москву. И увез супругу к столичным берегам. От греха подальше.
Театр уж полон…
Они заняли престижную девятикомнатную квартиру в центре Москвы. Пока Желябужский шел в гору, получая новые чины и награды, Мария Федоровна совершенствовала свои профессиональные таланты. Счастливый случай свел ее с Константином Сергеевичем Станиславским, и некоторое время они играли вместе на различных подмостках, собирая аншлаги.
В 1898 году столичные круги взбудоражила приятная новость: открылся новый театр – Художественный. Его основателями стали Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. На сцене царила обворожительная Мария Андреева. Однако мало кто тогда знал, что Андреева по праву была и со-учредителем театра. Она до хрипоты убеждала меценатов дать на этот проект деньги (немалые, кстати сказать), договаривалась с рабочими, участвовала в подготовке Устава. Вполне объяснимо, что Станиславский вскоре переложил на ее хрупкие плечи многие деловые вопросы. Он предпочитал заниматься творчеством, а не купеческими расчетами. Первые несколько лет Мария Федоровна была вполне довольна подобным раскладом. Она занимала ведущее положение в труппе, ей доставались лучшие роли, она же решала многие финансовые проблемы. Правда, на личную жизнь практически не оставалось времени, но и это ее устраивало. Отношения с мужем становились все прохладнее, и чтобы не придумывать лишних поводов для ссор Андреева оставалась в театре допоздна.
И вдруг все изменилось.
Мария Андреева — «актриса очень»
Самостоятельных женщин, мужчины, как правило, не любят. Тем более женщин, которые значительно их умнее и прозорливее. Константина Станиславского стало раздражать, что вместо разговоров о прекрасном, трепетного познания его универсальной системы, Мария Федоровна только и делает, что говорит о вещах насущных и необходимых. Деньгах. Счетах. Свои цели преследовал и другой директор – Немирович-Данченко. Создалась классическая ситуация – лебедь, рак и щука. Каждый тянул в свою сторону и преследовал собственный цели. Споров много, толку мало. А как же творчество? Полет фантазии? Где уж тут.
Все чаще Станиславский стал отдавать первые роли другой актрисе – Ольге Книппер. А однажды злые языки донесли до Марии резкое, и весьма опрометчивое высказывание режиссера: “Андреева – актриса очень “полезная”. Книппер – “до зарезу необходимая”. Этих слов она так и не простила Станиславскому. Талант и любовь к театру в расчет не принимались. Она была полезной. И только. Оказалось, что все это время ее просто использовали. Использовали как источник доходов, как средство для пробивания дополнительных возможностей, связей, льгот. Нет, расставаться с Андреевой Константин Сергеевич не собирался: ведь за ней стояла более могущественная фигура – Савва Морозов.
Какие отношения были у этой красавицы-аристократки и грубоватого купца? Любовные? Деловые? Доподлинно известно одно: эту женщину Морозов боготворил, любое ее слово считалось законом. Он безвозмездно снабжал ее огромными суммами, не спрашивая, куда они идут. Он субсидировал Художественный театр лишь потому, что там блистала ОНА. Машенька. Он бывал на каждой премьере. И, кажется, взамен не требовал ничего. Или почти ничего. Высокие отношения.
Впрочем, Станиславский придерживался иного мнения. Он написал Марии Федоровне очень злое и несправедливое письмо, обидевшее актрису до глубины души:
“Отношения Саввы Тимофеевича к Вам – исключительные. Это те отношения, ради которых ломают себе жизнь, приносят себя в жертву, и Вы знаете это и относитесь к ним бережно, почтительно. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите? Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна (жена Морозова – А.М.) ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал…ради спасения кого-то. Если бы Вы увидели себя со стороны в эту минуту, Вы бы согласились со мной…”.
Возможно, некоторые обвинения и имели под собой почву, но деньги-то в основном шли в фонд Художественного театра. Неловко как-то получается, Константин Сергеевич…
Вскоре стало понятно – творческого разрыва не миновать. На прощание актриса отправила Станиславскому горькое письмо. Письмо человеку, который когда-то значил для нее очень многое:
“Художественный театр перестал быть для меня исключением, мне больно оставаться там, где я так свято и горячо верила, что служу идее…Я не хочу быть брамином и показывать, что служу моему богу в его храме, когда сознаю, что служу идолу и капище только лучше и красивее с виду. Внутри него – пусто”.
Впрочем, в ее жизни были и другие перемены. В 1904 году Мария Андреева открыто бросила вызов своему затхлому кругу, сойдясь с сомнительным писателем Максимом Горьким.
Огонь и лед
Сложно представить себе более несовместимую пару. Фальшивый позер Горький и Андреева, естественная до кончиков пальцев. Она любила дорогие украшения и платья, но не придавала им большого значения. Он постоянно носил странный скомороший наряд. По воспоминаниям Юрия Аненнкова: “Горький, пролетарий, не одевался ни по рабочему, ни по мужицки, а носил декоративный костюм собственного изобретения.
…Всегда одетый в черное, он носил косоворотку тонкого сукна, подпоясанную узким кожаным ремешком, суконные шаровары, высокий сапоги и романтическую широкополую шляпу, прикрывавшие волосы, спадавшие на уши”.
Андреева, при всей страстности своей натуры, как правило, была невозмутима и подчеркнута хладнокровна. О слезливости Горького ходили легенды. “Нередко случалось, что, разобравшись в оплаканном, он сам же его и бранил, но первая реакция почти всегда была – слезы. Он не стыдился плакать и над своими собственными писаниями: вторая половина каждого нового рассказа, который он мне читал, непременно тонула в рыданиях, всхлипываниях и протирании очков” — писал Владислав Ходасевич. И вот такого мужчину полюбила Мария Федоровна. Пути господни неисповедимы.
Их роман развивался путано и спонтанно, как, впрочем, и все истории любви. Со множеством недомолвок, сладкого флирта и разговоров о человеческом предназначении. В качестве связующего звена эта пара выбрала революционную борьбу. Покажите мне женщину, красивую, темпераментную, которая после рутины скучных серых лет сознательно отказалась бы от этого ноющего наркотика – любви в экстремальных ситуациях. Пароли, явки, нелегальная литература, обыски – как это бодрило, черт возьми. Загадочная женщина-вамп укрывающая раненого большевика. Поэма!
Ей так хотелось произвести впечатление на Горького. Ведь мужчины, увлекшись новаторскими идеями, не обращают внимания ни на внешность, ни на ум, ни на сексуальное влечение. Чтобы покорить Горького, надо было, прежде всего, стать его единомышленницей. И Андреева старалась, забыв про себя, детей, карьеру. Все для Алешеньки Пешкова, все для него любимого. И млела, когда слышала в ответ: “Люблю тебя, моя благородная Маруся, прекрасный друг-женщина”.
Своих недругов Горький обычно называл “лиловые черти”. Иногда и она становилась таким чертом, правда, в длинной узкой юбке, подчеркивающей линии ее безупречной фигуры.
Революция заслоняла все. Горького арестовывали, ссылали, Мария Федоровна бросалась вслед. Помочь, обеспечить быт и нормальные условия работы. В 1905 году во время спектакля она сорвалась в люк под сценой и сильно ударилась. Ребенка, которого она ждала от Горького, спасти не удалось. Сама она, полуживая, металась в бреду, умоляя, чтобы Горький был рядом. Напрасно. Он в этот момент , как и подобает революционеру-самоучке, находился в тюрьме. Взрослые игры для взрослых детей. И все же выздоровела, не сломалась…
Однако игры эти вскоре Горькому надоели, и он решил немного отдохнуть за рубежом. Маруся, естественно, поехала вместе с ними. Сердце болело за оставленных в России детей. Она писала сестре: “Родная моя, если бы ты знала да видела, как я пишу вам. Как я плачу такими тяжелыми горькими слезами, когда пишу. Потому что мне мучительно, до крика хочется быть дома, с детьми, с тобой, со всеми вами! Я хочу быть с вами, хочу, хочу, хочу. Хочу! Итак, все…чуждо и нелепо мне, среди чего я живу…”. Америка, Неаполь, Капри…Но оставить любимого человека одного она не могла. Легче было умереть. Она создала ему идеальные условия для работы и отдыха: тишину, когда писатель Горький творил очередную нетленку в романтическом стиле, изысканные обеды для гурмана, лучше общество для вечерних бесед о вечном, и теплые бархатные ночи с собой впридачу. Он принимал эти щедрые дары, как должное. По-другому не умел. Не научили.
Жизнь прекрасна и удивительна
В 1913 году в одном из интервью Мария Федоровна призналась: “Жизнь так пленительно красива, так увлекательно интересна, а люди не видят и не хотят видеть этого”. После революции жизнь стала намного тяжелее, сложнее и скучнее. Романтика канула в Лету, начались серые будни. Голодные и страшные.
Как и много лет назад, Андреева погрузилась финансово-организационные вопросы. Только теперь она обеспечивала не театр, а молодое правительство. “Как-то В. И. Ленин предложил мне повидаться с Горьким, предложить ему организовать рабочих-писателей газеты “Правда”, оказать организационную и моральную помощь начинающемуся пролетарскому творчеству и вообще поближе стать к редакции “Правды”; кроме того, оказать материальную помощь газете.
Между прочим, Владимир Ильич сказал:
— Надо сагитировать Марию Федоровну, так как она более активно может взяться и сделать, чем тяжелый на подъем Алексей Максимович” — вспоминал потом революционер Г. Петровский. И ведь бралась, делала, выбивала, доставала, обеспечивала. Да так, что когда отошла от дел, о ней с восторгом говорили: “Бывало тепло, чинно и полно жизни при Марии Федоровне”. Именно за этот дар предпринимателя Ленин и называл друга-женщину Горького феноменом.
Однако так увлеклась партийными нуждами, что совсем забыла о семье. И удар не заставил себя ждать. Место Маруси заняла другая женщина, ее тезка, Мария Игнатьевна Будберг, которую современники называли “железной леди”. Андреевой к тому моменту исполнилось 52 года. И измены мужу она не простила. Да в общем-то не в измене было дело, а в том, что, отдав Горьком все, что могла, она оказалась выкинутой из жизни. Загнанных лошадей обычно меняют на переправе, что, собственно, и сделал пролетарский писатель Горький. В отличие от Андреевой, он вовремя раскусил, чем обернется советский строй, и что-что не собирался отдавать молодой стране Советов последние силы и обеспеченную спокойную старость.
Расставшись, они сохранили дружеские отношения, переписывались, обсуждали текущие дела. Только одна тема находилась под запретом – их любовь.
Уже после смерти Максима Горького Мария Федоровна случайно обронила фразу: “Я была не права, что покинула Алексея. Я поступила как женщина, а надо было поступить иначе: это все-таки был Горький…”.
В 1904 году, говоря о реакции знакомых на ее адюльтер, Мария Андреева смеялась: “Вот оно, возмездие за дурное поведение! О-о-о!! И как мне было весело и смешно. Весело, что я ушла от всех этих скучных и никому не нужных людей и условностей. И если бы даже я была совершенно одна в будущем, если я перестану быть актрисой, — я буду жить так, чтобы быть совершенно свободной! Только теперь я чувствую, как я всю жизнь крепко была связана и как мне было тесно…”. Слова оказались своеобразным пророчеством. Свободным можно быть лишь в одном случае, когда ты свободен от любви. Любовь Марии Андреевой к Максиму Горькому связала ее крепче всех былых предрассудков. В обмен на близость с этим человеком она отдала все – талант, детей, самоуважение и любовь к себе. А что получила? Горькую вспышку счастья.
Другая история любви: https://mo-nast.ru/vladimir-majakovskij-shhen-iz-sozvezdja-gonchih-psov/
Моя страница в ВК: https://vk.com/a.monast
