Скотт Фицджеральд был обречен любить и желать только одну женщину. Прекрасную, изменчивую, сумасшедшую. Женщину, которая медленно разрушала его психику, здоровье и, в конце концов, поставила черный крест на творчестве. На алтарь своей больной и страстной любви Скотт Фицджеральд, не задумываясь, принес богатство, гениальность, и даже свое имя, небрежно забрызганное славой. А взамен получил ад — семейную жизнь, алкоголизм и надорванное сердце.
Зачем вам Зельда, мистер Фицджеральд?
Она была очень хороша в свои неполные восемнадцать лет. Из-за ее рысьих глаз и длинных русых волос, а также неуемных сексуальных аппетитов сходили с ума многие мужчины. В маленьком городишке Монтгомери избалованная богатая девочка из благополучной семьи считалась довольно лакомым кусочком. К моменту совершеннолетия Зельды Сэйер, ее прелестей перепробовали большинство аборигенов-казанов, как рядовых любовного фронта, так и признанных генералиссимусов. Делалось это, естественно, украдкой от родителей Зельды, не чаявших души в послушной дочурке. Своих поклонников прелестное создание меняло, как перчатки, не гнушаясь порой идти и по второму кругу.
Начинающий писатель Скотт Фицджеральд впервые увидел эту местную достопримечательность, когда глушил свое горе в грязном кабаке. Переживать было от чего. Его рукопись романа “Романтический эгоист” в очередной раз отвергло нью-йоркское издательство. И пока он без энтузиазма исполнял свой воинский долг в штате Алабама, в Нью-Йорке текла настоящая интересная жизнь, где молодые амбициозные писаки без труда пристраивали свои литературные опусы и получали за них признание и деньги. А он чего-то ждал, сидя в затрапезном Монтгомери. Неудачи Скотт обычно предпочитал заливать виски. Но в тот день пожалеть себя ему так и не удалось. Он встретил Зельду. Для обоих эта встреча стала началом яркого и горького финала.
Все же хорошо, что нам не дано заглянуть в будущее. Судьба хороша тем, что всегда дарует сладкие и волнующие мгновения, но забывает при этом предупредить – они всего лишь желаемый самообман. Прекрасная иллюзия. С первого взгляда Зельда оказалась для Скотта неизлечимым недугом, сущим проклятием и одновременно блаженством. Она стала первой женщиной в его жизни, полной юношеских комплексов и неожиданных фиаско. Ее точеное, упругое тело казалось физическим воплощением соблазна, а мятежная душа обещала, как вереницу маленьких радостей, так и череду большого горя.
Фицджеральд потерял голову настолько, что даже рискнул сделать Зельде предложение руки и сердца. Она с фырканьем его отвергла – постоянство и бедность всегда вызывали в ней непреодолимую скуку. Она жила только одним днем, и мысль, что с этим человеком ей придется так или иначе состариться, внушала ужас. Он вновь и вновь приходил с букетом чахлых роз, а она опять произносила невозмутимое и насмешливое – “нет”.
Уволившись в запас, Фицджеральд ринулся в Нью-Йорк – покорять империю развлечений и денег, чтобы потом бросить ее к ногам любимой.
Битвы за славу и марш Мендельсона
Но Нью-Йорк ему явно покорятся не хотел. Скотт работал литературным сотрудником в занюханном рекламном агентстве, получал гроши, а по ночам писал рассказы, пьесы, стихи. Неважно что, был бы толк. От нервного срыва или белой горячки его спасала лишь одна мечта – образ Зельды в подвенечном платье. Несколько раз он бросал все и уезжал в Монтгомери, где неизменно заставал мисс Сэйер с очередным поклонником. Потом возвращался и сознательно уходил в запой.
И все же, несмотря на душевные переживания, ему действительно удалось написать талантливый, дерзкий и немного сентиментальный роман. Книга “По ту сторону рая” принесла ему всеобщее признание и ярлык молодого гения, с которым Скотт больше уже не расставался. Помимо возникшего ажиотажа вокруг его нескладной фигуры, впервые за несколько лет в кармане Фицджеральда зашуршали и новые банкноты. Жизнь постепенно налаживалась. Что ж, против многочисленных интервью, крупных гонораров и светских вечеринок Зельда в конечном итоге не устояла. Да и какая женщина устоит перед такой жертвенной любовью, не знающей преград и разочарований, к тому же подкрепленной материально. Любить человека таким, какой он есть, вопреки его недостаткам – редкий дар. У Скотта он был. К несчастью, Зельда Сэйер это вовремя поняла и сделала все, чтобы стать миссис Фицджеральд. И стала-таки.
Праздник каждый день
Первые месяцы супружеской жизни оказались на редкость безмятежными и счастливыми. Они наслаждались любовью, молодостью, солнцем и вином. Подающего надежды автора приглашали на светские рауты, и юная красавица Зельда купалась в мужском обожании, дорогих шелковых платьях и сверкающих драгоценностях. Они много путешествовали, заводили новые знакомства, соря сыпавшимися на них большими деньгами. Зельда не умела и не желала вести домашнее хозяйство, гораздо интереснее было ходить по магазинам, ресторанам и тратить, тратить, тратить…
Двадцатые годы минувшего столетия для Америки, наверное, считались самыми интересными и спокойными. До великой Депрессии оставалось еще несколько лет, нравственные ценности и кумиры менялись чуть ли не каждый день, а поколение золотой молодежи, которое впоследствии назовут “потерянным”, вовсю наслаждалось жизнью и всеми благами, которые она ему так щедро дарила. Это была краткая эпоха наслаждения, время богемы и джаза, и молодые супруги с восторгом упивались нежданным и суетливым счастьем. “Всю страну охватила жажда наслаждения и погоня за удовольствиями. — писал Скотт Фицджеральд. — Раннее приобщение молодежи к интимной сфере шло бы своим чередом и без сухого закона, который был естественным результатом привить в Америке английские обычаи. Всеобщая решимость наполнить жизнь развлечениями, выразившаяся, начиная с 1921 года в вечеринках с коктейлями, имела под собой причины более сложные.
Слово “джаз”, которое теперь никто не считает неприличным, означало сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку. Когда говорят о джазе, имеют в виду состояние нервной взвинченности, примерно такое, какое воцаряется в больших городах при приближении к ним линии фронта”.
В перерывах между вечеринками Скотт писал рассказы и новый роман, который впоследствии назвал “Прекрасные, но обреченные”. Весьма символическое название. Но тогда никто не обратил на это внимания. Жизнь поворачивалась к ним лишь светлой стороной: собственный дом неподалеку от Нью-Йорка, рождение дочери, достаток. Чего еще желать? Разве что немного парижского вдохновения.
Скотт Фицджеральд и его парижский вихрь
В 1925 году семья Фицджеральд переехала в Париж. Они не являлись первооткрывателями французской столицы: уже давно американская элита предпочитала жить в Париже, что считалось модным, изысканным и необычным. К этому времени семейная идиллия Скотта покрылась трещинами. Он безуспешно их замазывал коктейлем виски и нежности, но с каждым днем они проступали все четче и резче.
Зельда изменяла ему. И он, даже если бы хотел об этом забыть, не мог этого сделать. Она ничего не скрывала. Начав с молодого неискушенного летчика, Зельда постепенно опускалась все ниже, выбирая себе в случайные партнеры первых попавшихся мужчин. Скотт ревновал, злился, пытался запереть жену в четырех меблированных стенах. Но разве можно справиться с женщиной, которой море по колено и которой хочется всего и сразу?! Лишившись мужского общества, Зельда все с той же рассеянной улыбкой переключилась на светских дам. Ей было абсолютно все равно, с кем, где… Фицджеральд совсем обезумел. В каждом человеке, вне зависимости от пола и возраста, он теперь видел своих потенциальных соперников или соперниц. А Зельда лишь посмеивалась, нанося ему новые болезненные удары.
Они оба много пили. В Париже, где на каждом углу есть кафе и рестораны, предаваться этому пороку, еще легче. Шампанское, коньяк, виски, вино – все мешалось под музыку джаза и табачный дым. Сначала срабатывала защитная реакция – немного выпив, Зельда и Скотт почти одновременно теряли сознание. Их, словно сломанные манекены, выносили из прокуренных залов и небрежно грузили в машину. Наутро супруги просыпались в великолепном настроении, как будто и не пили накануне. Но постепенно организм привыкал к алкоголю, и попойки растягивались на несколько угарных черных дней. Лицо Скотта в такие моменты застывало, будто посмертная маска, он метался по залу и нес бред. Со стороны казалось, что это покойник бродит среди гуляк и просит налить ему еще.
Зельда, напротив, оживлялась, ее глаза хищно блестели, высматривая себе новую жертву для сексуальных забав. Иногда она сбегала из под назойливой опеки Скотта, и мертвецки напивалась в одиночку. Спустя несколько ночей ее бесчувственное тело в грязной одежде доставляли домой. К маленькой дочери и няне. Поседевший и протрезвевший от волнения муж тем временем в который раз объезжал столичные больницы и морги, с облегчением твердя одно и то же: “Не она, не она, не она…”.
Прекрасная шантажистка
Уже потом, спустя годы, Фицджеральд назвал этот парижский этап своей жизни периодом “тысячи вечеринок и никакой работы”. Он действительно не мог работать, однако причиной такого безделья вряд ли можно было считать банальный творческий кризис. Дело обстояло в ином. Зельда ненавидела, когда Скотт садился за письменный стол и погружался в мир своих грез. Привыкнув к слепому обожанию мужа, она не терпела, когда его внимание было занято чем-то или кем-то иным. Фицджеральд-писатель казался чужым, непонятным и потому пугал, нежели добродушный Фицджеральд-собутыльник. Поэтому она прибегала к любым уловкам, чтобы лишний раз оторвать мужа от работы. В ход шло все – секс, угрозы, уговоры. Исключение составляли периоды, когда у них кончались деньги. Тогда она заставляла Скотта сочинить очередной рассказик, который тут же пристраивался в какой-нибудь журнал за вполне приличный гонорар. На этот гонорар они и существовали до следующего раза. В остальное время Зельда не терпела никаких писательских потуг. Доходило до шантажа: собираясь на очередную вечеринку, Зельда угрожала, что если муж останется дома и будет работать, то она напьется и будет заниматься сексом с кем попало всю ночь напролет. Фицджеральд в панике бросался за ней. Зельда довольно улыбалась. Очередная победа приносила ей огромное удовольствие. Ведь власть над любящим тебя человеком похожа на сильный наркотик – ее мало, ее хочется еще.
В конечном итоге после года безумной жизни им пришлось отправиться обратно в США, без денег, рукописи. К тишине. Но и в американской провинции Зельда никак не могла угомониться. Возомнив себя балериной, она стала брать уроки танцев, а после настояла на возвращении в Париж. Красавица мечтала получить ангажемент у Дягилева, но, видимо, ее па не произвели на мэтра нужного впечатления. И ей пришлось довольствоваться скромным кабаре, где она стала подрабатывать танцовщицей. Эдакая смесь стриптиза, балета и канкана.
Получив краткую передышку, Скотт начал писать роман – “Великий Гэтсби”. Пророчество своей любви и смерти.
И вот пришло безумие
В Париже Фицджеральд познакомился с Эрнестом Хемингуэем. Два писателя. Две судьбы. Два отношения к творчеству. Скотт завидовал своему другу и тем уважительным отношениям, которые сложились у старины Хэма с его женой Хэдли. Скотт без конца возвращался к этой теме, сравнивая свой и чужой брак, пытаясь понять, где он допустил роковую ошибку. И еще он старался не замечать вполне очевидного факта, который внушал ужас.
Зельда медленно сходила с ума. В прямом смысле этого слова. Ее необузданность, агрессивность, сексуальная распущенность и алкоголизм имели под собой реальную почву. Безумие. Шизофрению. Фицджеральд уговаривал себя, что он ошибается, но затем, вновь услышав звенящий безумный смех жены, убеждался – да, Зельда помешалась. Это было несправедливо и страшно. Страшно наблюдать за тем, как невидимый недуг шаг за шагом разрушает личность и образ обожаемого человека. Зельда по-прежнему сияла своей юной красотой, он по-прежнему любил ее рысьи глаза и золотистые пряди волос, узкий коралловый рот, нежные изгибы тела. Но она ему больше не принадлежала. Темная пелена постепенно застилала женское сознание, Зельда бредила наяву, стая окружающих в тупик, иногда бросалась на людей. Ее пришлось поместить в швейцарскую клинику для душевнобольных. Скотт верил, что однажды она вылечится, и они вновь будут вместе. Он бросил пить, начал работать и каждый день навещал свою жену. И действительно, настал тот день, когда ей стало лучше…
Физиологический аспект
Но теперь Зельда боялась потерять мужа. К ее распущенности нервозности прибавились подозрительность и ревность. Заметив, что Скоттом увлеклась молодая женщина, она нанесла супругу сокрушающий удар. Как-то в момент любовных утех Зельда посмотрела на обнаженного мужа и с усмешкой произнесла:
— Природа существенно обделила тебя, дорогой. Ты так сложен, что, как бы ни старался, не сможешь удовлетворить ни одну женщину. С тобой ни одна не будет счастливой. Ты и только ты реальная причина моей болезни.
Что ж, месть оказалась весьма кстати. Кому как не Зельде было знать, что она до сих пор являлась его первой и единственной женщиной. Всемирно известный писатель, знаток любви, увы, не мог ей возразить, поскольку не с кем было сравнивать. Зельда поистине с садистским наслаждением ежедневно возвращалась к этой болезненной теме. Фицджеральд проводил свободное время в ванной комнате, с тоской рассматривая собственные гениталии и измеряя их сантиметром. Презрев гордость, он обратился за советом к старине Хэму – общепризнанному ловеласу. Тот, выслушав, сказал:
— Пошли.
— Куда? – испугался Скотт.
— В туалет, разумеется.
Дело происходило в фешенебельном ресторане. После беглого осмотра, Хэм успокоил товарища:
— Забудь все, что сказала Зельда. Она сумасшедшая. У тебя все в порядке.
Но эта беседа уже не имела значения. До конца жизни Фицджеральд как огня боялся отношений с другими женщинами. Он поверил, что сделал любимую жену несчастной. Мысль о том, что такая же участь может постичь кого-то еще, угнетала и подавляла. Впрочем, жить “великому Гэтсби” оставалось совсем немного.
Последний вальс
“Милая Зельда!
Мир терпит катастрофу, мы это видим, поэтому работа дается мне с большим трудом. Я почти разорен….
Как я уже тебе писал — или не успел? — мои друзья отправили Скотти в колледж. И я думаю, что в первую очередь стоит оплачивать ее пребывание там, а не наши с тобой удовольствия. Я должен внести еще двести долларов за ее обучение и постараюсь их где-то раздобыть…
От тебя я прошу одного: предоставь меня с моим кровохарканьем и надеждами самому себе, а я постараюсь заслужить право спасти тебя. Разрешение дать тебе надежду.
Твоя жизнь, как и моя, не удалась. Но мы не зря столько перенесли. Скотти должна быть счастливой…”
“Зельда, дорогая моя!
…Здесь прежняя жизнь летит в тартарары, все носятся по кругу и время от времени создают какое-нибудь двухмиллионное барахло типа “Все и небо в придачу”.
Двадцать лет назад “По эту сторону рая” был бестселлером, и мы жили в Вестпорте. Десять лет назад в Париже гремел едва ли не последний великий американский сезон, но для нас парад кончился, и ты оказалась в Швейцарии. Пять лет назад я впервые серьезно заболел и попал в Эшвилл. Как рано нам начали выпадать плохие карты!”
“Зельда, дорогая моя!
Со дня на день собираюсь сесть за роман и закончить его, работы осталось месяца на два. Не знаю, смогу ли я заинтересовать кого-нибудь теперь, и возможно, это мой последний роман, но я должен написать его сейчас, так как после пятидесяти человек меняется.
Я чувствую себя лучше. Болезнь тянулась долго, да и сейчас не исключено, что любое усилие обойдется мне слишком дорого. Лихорадка и кашель держались неделями, но тело удивительно живуче, ничто не способно убить его, пока сердце свое не отстучало”….
…Зельда то и дело меняла клиники. Ее недуг прогрессировал, а вместе с тем желание досадить мужу, который “упек” ее к сумасшедшим. В состоянии помешательства она написала книгу “Танцуй вальс со мной” и тайком отправила в издательство. Как ни странно, роман опубликовали. Бездарное чтиво, нанесшее непоправимый вред репутации Скотта.
Фицджеральд жил уединенно, оплачивая счета Зельды и дочери, писал новый роман и запивал образовавшееся одиночество неимоверным количеством виски. Он был один: вспыхнувшая когда-то любовь медленно угасала. На новую не было ни сил, ни желания. Нерастраченную нежность и страсть он отдавал своим героям, таким же застенчивым и мнительным, как и он сам. Автор Гэтсби уже ни во что не верил, и терпеливо ждал, когда его умудренное опытом больное сердце устанет биться. Скотту Фицджеральду исполнилось всего 44 года, и его последняя мечта наконец сбылась – сердце остановилось.
Судьба подарила ему счастье любить и чувствовать себя любимым, талант, позолоту славы и вихрь наслаждений, но она забыла ему сказать – что в этом мире призрачно все, и не стоит любовь принимать всерьез.
“Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда – завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки…
И в одно прекрасное утро…
Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое”.
