Пастернак и Цветаева. Есть личности, встреча которых означает неминуемую эмоциональную катастрофу. Сила вспыхнувшей страсти в мгновение ока дотла сжигает их души и сердца, навсегда разрушает судьбы близких людей. Любовь двух гениальных русских поэтов – Цветаевой и Пастернака – стала для них сущим бедствием и абсолютным счастьем. Более десяти лет длился этот страстный и безумный роман. Роман без единого поцелуя. Поцелуи и объятия им заменили сотни откровенных писем. Совместную жизнь – грезы о встрече. Единственное свидание Пастернака и Цветаевой оказалось прощальным.
Стихия по имени Марина
Марина Ивановна Цветаева с детства отличалась любвеобильной натурой. Об ее склонности к драматическим, нередко чересчур театральным эффектам, знали многие. Любовь для Цветаевой была одновременно синонимом жизни и смерти. Стихией, перед которой меркнет абсолютно все. Известно, например, что будучи подростком она даже хотела покончить с собой из-за страха будущей интимной жизни. Секс так пугал девушку, что юная Марина после длительных размышлений и горьких слез раздобыла где-то дамский револьвер и отправилась на представление знаменитой Сары Бернар. Там, на галерке, в момент кульминации пьесы она хотела выстрелить себе в сердце. Биографы поэта до сих пор спорят, что произошло во время спектакля: то ли револьвер дал досадную осечку, то ли сама Марина в последний момент передумала.
Уже впоследствии, выйдя замуж и имея на руках двоих детей, Марина Ивановна так сформулировала главный тезис своей жизни: “Я предпочитаю любить, чем быть любимой!”. Иными словами, она желала целовать сама, а не подставлять щеку для поцелуя.
Невзирая на довольно удачное замужество, Цветаева несколько раз в жизни серьезно увлекалась. Причем в качестве объектов нежных чувств легендарной поэтессы выступали как мужчины, так и женщины. Будучи незаурядной личностью, она выбирала себе столь же незаурядных партнеров. Помимо личных встреч, свои эмоции она выплескивала в стихах, блестящих эссе и письмах, каждое из которых является шедевром эпистолярной лирики.
Цветаева ненавидела в человеческих чувствах даже малейшее проявление фальши и лжи, требуя того же от любимого человека. К сожалению, нередко чрезмерная экзальтированность и откровенность Марины, ее безудержная страсть только отталкивали партнеров. Ведь, как правило, люди только на словах мечтают о сильной и искренней любви, на самом деле большинство панически боятся ее проявлений, предпочитая настоящим чувствам бездарные подделки и блеск побрякушек.
Многих настораживало и ощущение личной самодостаточности Цветаевой, которая превыше всего ценила внутреннюю свободу человека. Душевный надрыв, который преследовал Марину всю жизнь, был ее личным достижением и несчастьем. Любимому человеку она неизменно дарила всю себя, но при этом оставляла за собой возможность в любой момент встать и уйти. Это обижало. Раздражало. Бесило. Но именно абсолютная свобода Марины Ивановны и привлекала к себе людей.
Скорей всего, благодаря постоянной увлеченности Цветаевой и родились слухи о нестандартной сексуальной ориентации поэтессы. Ей приписывали лесбийскую любовь с актрисой Софьей Голлидэй, безответную страсть к Анне Ахматовой. Существовали даже сплетни о явно не материнских чувствах Марины Ивановны к собственному сыну.
Конечно, секс для Цветаевой, как, впрочем, и для любой нормальной женщины играл не последнюю роль в ее жизни. Однако не меньшее значение имела и духовная близость с партнером. А общаться с Цветаевой было очень сложно. Она мгновенно переходила от эйфории к депрессии, а когда работала, то могла сутками не замечать даже собственных детей. Цветаева была не чем иным, как стихией, облеченной в человеческое тело. В женское тело. В женскую душу. Не зря в переводе с греческого имя Марина означает – морская.
Пастернак и Цветаева: Прелюдия
Детство и юность Цветаевой и Пастернака были в чем-то схожи. Оба выросли в профессорских московских семьях, у обоих матери были блестящими пианистками. Оба безумно любили музыку, живопись и стихи.
Но если все чувства Цветаевой были на поверхности, как пена морской волны, то Пастернак оказался более замкнутым. Обладая бурным темпераментом, он привык скрывать собственные эмоции. Внешне личная жизнь Пастернака представлялась вполне налаженной. Жена, сын. Если и существовали какие-либо любовные увлечения, то они тщательно скрывались от глаз окружающих.
В отличие от Марины, Борис Леонидович по складу характера был более мнительным, в середине 20-х годов он переживал один из сложнейших этапов своей жизни, связанный с кризисом творчества. Пастернаку казалось, что окружающие не понимают его, а ежедневные ссоры с женой и бытовая неустроенность постоянно отвлекали от литературной деятельности. Время от времени поэт возвращался к одной и той же теме: своей скорой смерти.
В период жуткой депрессии в его руки неожиданно попала тоненькая книжечка, сборник стихов Марины Цветаевой, которая изменила всю его жизнь.
Роман в письмах
До этого они виделись несколько раз. Встречи носили мимолетный, практически шапочный характер. Оба слышали выступления друг друга, но тогда чужие стихи не произвели особого впечатления: оба были слишком заняты домашней суетой и борьбой за выживание. Однажды Цветаева, поддавшись обаянию Бориса Пастернака, пригласила его к себе домой: “Буду рада, если…”. Он не пришел. Марина Ивановна так прокомментировала его отказ: “Вы не пришли, потому что ничего нового в жизни не хочется”.
К тому времени, как сборник “Версты” дошел до Пастернака, Цветаева вместе с семьей уже уехала на постоянное место жительства в Берлин. Вдогонку ей полетело восторженное письмо от Пастернака, наполненное сожалением от того, что они так и не встретились. Цветаева ответила. Так завязалась эта удивительная переписка.
Первые письма касались в основном взаимных комплиментов по поводу поэтического дара каждого. Они взахлеб обсуждали литературные новинки, делились творческими планами. Именно тогда, в 1926 году, Марина Ивановна со всей женской проницательностью предугадала появление романа “Доктор Живаго”: “А знаете, Пастернак, Вам нужно писать большую вещь. Это будет Ваша вторая жизнь, первая жизнь, единственная жизнь”. Отчасти ее характер, страстный, стремительный, не скованный никакими рамками и предрассудками, послужил прототипом образу Лары. По крайней мере, ситуация, сложившаяся тогда, очень напоминала любовный треугольник в романе “Доктор Живаго”.
Они оба увлеклись игрой в слова, с мастерством великих актеров шаг за шагом выстраивая свое чувство. Расстояние усиливало тоску, а удивительная духовная близость постепенно переродилась в любовь.
“Я боготворю тебя…”
Оба истово мечтали о свидании, которое в действительности произойдет только десять лет спустя. А пока, в 1926 году, Пастернак писал: “А потом будет лето нашей встречи. Я люблю его за то, что это будет встреча со знающей силой, то есть то, что мне ближе всего, и что я только в музыке встречал, в жизни же не встречал никогда…”.
Однако первое свидание под разными предлогами откладывалось. То средства не позволяли, то советская власть чинила препоны для выезда, то возникали проблемы в семье. По мере того, как чувство достигало своего апогея, Пастернак и Цветаева все больше идеализировали друг друга. Письма создавали настолько безупречные образы, что они подчас казались стерильными. С каждым посланием они удалялись от собственных семей. Марине становилось труднее общаться с мужем: свое вдохновение она черпала в письмах Пастернака.
Борис был более категоричен и жесток в оценке собственной жены: “Моя жена порывистый, нервный, избалованный человек. Бывает хороша собой, и очень редко в последнее время, когда у нее обострилось малокровье. В основе она хороший характер. …Не низостью ли было бы бить ее врасплох за то и, пользуясь тем, что она застигнута не вовремя и без оружья. Поэтому в сценах – громкая роль отдана ей, я уступаю, жертвую, лицемерю (!!), как по-либреттному чувствует и говорит она”. И тут же страстное признание в любви Марине: “А теперь о тебе. Сильнейшая любовь, на какую я способен, только часть моего чувства к тебе. Я уверен, что никого никогда еще так, но и это только часть. …Ты страшно моя и не создана мною, вот имя моего чувства. Я люблю и не смогу не любить тебя долго, постоянно, всем небом, всем нашим вооруженьем, я не говорю, что целую тебя только оттого, что они падут сами, лягут помимо моей воли, и оттого, что этих поцелуев я никогда не видал. Я боготворю тебя”.
Спустя месяц Марина получила новое письмо: “Не разрушай меня, я хочу жить с тобой, долго, долго жить”.
Чувство страсти настолько захватило Пастернака, что он, бросив все, собирался даже покинуть Союз, чтобы встретиться с Цветаевой. Она же, напротив, весьма сдержанно отнеслась к этому поступку. Марина Ивановна психологически оказалась не готовой к таким резким переменам в жизни. Одно дело страстные письма, совсем другое – совместная жизнь с чужим тебе человеком.
Пастернак и Цветаева: Любовь в черновиках
Постепенно эта эпистолярная страсть заходила в тупик, ее истинной кульминацией могла послужить только личная встреча. Но оба панически боялись свидания. В их семьях ежедневно возникали скандалы и ссоры, близкие интуитивно чувствовали отчужденность Цветаевой и Пастернака, но ничего не могли с этим поделать. Особенно тяжело приходилось жене Бориса Леонидовича. Летом 1926 года она вместе с сыном уехала из Москвы, ее муж остался в городе один. Находясь в душевном кризисе, он пишет Цветаевой откровенное письмо по поводу плотских соблазнов, которые его ежедневно преследует. Одинокое лето было связано для Пастернака со множеством чувственных искушений, ему приходилось изо всех сил сдерживать себя, чтобы не поддаться чувственным порывам. Он хранил верность своей эпистолярной подруге. А параллельно и жене. Клубок противоречий и взаимонепонимания безумно мучил Пастернака. С одной стороны, он продолжал любить жену (о чем честно и сообщил в письме своей духовной любовнице), но с другой – чувство к Марине было сродни самому творчеству. Оно не поддавалось никакому логическому объяснению. Он любил и желал Цветаеву, как ни одну женщину до этого.
Как ни странно, это июльское письмо, полное сокровенных признаний, возмутило Марину Ивановну, которая не понимала подобное лицемерие. Она написала Пастернаку гневную отповедь. Почему люди обычно негодуют на своих партнеров, если они, невзирая на штампы в паспорте и церковные обеты, позволяют себе любить кого-то еще? Ведь сама природа, стихия, создает красивых, умных, сексуальных женщин и мужчин, рожденных для любви и страсти. Почему в угоду принципам, навязанным обществом, нужно стараться подавить в себе основные инстинкты? Такая верность была для Цветаевой противоестественной. Гораздо естественней для нее выглядит зов тела. И она пишет любимому: “Родной, срывай сердце, наполненное мною. Не мучься. Живи. Не смущайся женой и сыном. Даю тебе полное отпущение от всех и вся. Бери все, что можешь – пока еще хочется брать!” В этих словах вся Цветаева. Ее свобода. Ее любовь. Плюс мужской склад ума.
В этом же письме она дает окончательный ответ на косвенное предложение Пастернака о совместной жизни: “Я бы не смогла с тобой жить не из-за непонимания, а из-за понимания. Страдать от чужой правоты, которая одновременно и своя, страдать от правоты – этого унижения я бы не вынесла”. Они были слишком похожи, чтобы быть вместе.
Ворох угасающих чувств
Переписка продолжалась еще несколько лет, постепенно сходя на нет. Оба понимали, что судьба подарила им удивительную любовь, чем-то похожую на сказку, но это чувство не могло существовать в реальности. Ему мешали несколько границ, жены, мужья, дети, наконец, мешали ему и они сами. Любовь, которая началась на бумаге, до самого конца отдавала некоторой искусственностью, литературностью. Связь, основанная на духовном родстве, не связанная ни прикосновением, ни поцелуем, медленно умирала. А два гениальных поэта отстраненно следили за этой прекрасной агонией.
Несколько раз Цветаева просила Бориса Леонидовича больше ей не писать. Он тщетно пытался исполнить просьбу любимой женщины. Но духовная близость этих людей была настолько сильной, что спустя время они вновь начинали забрасывать друг друга нежными посланиями. Поэты привыкли к такой форме общения, и ее утрата казалась невыносимой.
Встреча, которая должна была произойти в 1926, случилась лишь в 1935 году. Но ни Цветаевой, ни Пастернаку это уже было не нужно. Они пили чай и вяло говорили о литературе и музыке, Марина Ивановна интересовалась, стоит ли ей возвращаться в СССР. Борис Леонидович в свою очередь боялся дать какой-либо совет. Ни он, ни она даже представить себе не могли ту трагедию, которая развернется спустя несколько лет. Пастернака ждали бесславные годы лишений и испытаний, Цветаеву – аресты близких людей и петля в осенней Елабуге.
Другая история любви: https://mo-nast.ru/koko-shanel-svjashhennoe-chudovishhe/
Много интересного здесь: https://vk.com/public176523965
